Старики снова заговорили, и теперь стало совсем уж непонятно, о чем речь. «Вы напрасно меня испытываете, – говорил сэнсей. – Я все равно не буду работать с вашей протеже». – «Это почему же?» – «Сто раз объяснял вам: я не работаю с женским полом». – «Обрати внимание: я бы мог сказать тебе то же самое. Слово в слово…» – «Вы просто кусок ржавого железа, – повторил сэнсей онемевшими губами. – Я вас ненавижу». – «Спасибо. Это, конечно, честь для меня. Но меня ненавидели люди и покруче…» Красно- черное лицо его светилось самодовольством, а на лице сэнсея была не только ненависть, на лице еще был страх.
…Какого черта? Сэнсей никогда никого и ничего не боялся. Что еще за протеже? И вдруг он понял: Злобная Девчонка. Вот о ком они сейчас говорят. Опять. В третий раз уже. «А поутру она вновь улыбалась перед окошком своим как всегда. Ее рука над цветком изгибалась, и из лейки лилась вновь вода…» Этот чернолицый дьявол хочет запустить в мир «всеизлечающее зло», а сэнсей не хочет. Сэнсей боится. Просто боится, и все. А сволочь черномордая его шантажирует…
Он смотрел, как старики раскланиваются – старомодно-вежливо, с достоинством, дьявольски прилично. Он увидел слова Лахесиса: «Я по-прежнему жду ответа». И слова сэнсея: «Я вам уже ответил. Не смейте меня мучить…» Или что-то в этом роде: губы у сэнсея снова сделались словно замерзшие, онемели.
Он выскочил из машины, подхватил сэнсея еще на ступеньках, довел до машины, помог забраться на заднее сиденье. «Ничего, ничего, – приговаривал сэнсей невнятно. – Все в порядке. Я могу… Вполне…» Роберт пристегнул его ремнем, сел рядом с Тенгизом, пристегнулся сам. «Поехали», – сказал он Тенгизу, и Тенгиз аккуратно и мягко развернул машину. (Лахесис все еще стоял у подъезда, страшное лицо его чернело на фоне снежных подушек, прилипших к стенам здания, он держал руку в лениво расслабленном приветствии, как товарищ Сталин на мавзолее.)
…Кому нужны эти ваши мировые проблемы, раздраженно думал Роберт, адресуясь к страхагенту- владельцу-Лахесису. Оставьте мир в покое и займитесь собственными персональными делами. И всем сразу же станет легче… Он понимал, что сэнсей ни за что не согласился бы с этим простым рассуждением. Сэнсею ведь тоже не давал покоя этот мир, слишком неудачно скроенный, чтобы в нем просто жить, не пытаясь переменить выкройку. Но сэнсею я верю. А Лахесису нет. …Да провались ты пропадом, неприятный старик, подумал Роберт. Я вообще не верю тем, кто претендует проводить меня через превратности судьбы. Оставьте меня с моей судьбой наедине, и мы с ней как-нибудь да разберемся… В конце концов, я тоже согласен, чтобы мной управляли, но при условии, что я этого управления не замечаю… Он понимал, что хорохорится. Ни черта не годен был он разбираться один на один со своей судьбой. И никто из нас не годен, подумал он. Даже Тенгиз-Психократ. Сэнсей как-то сказал с горечью (в ответ на какой-то дурацкий упрек): «А я сейчас все плохо делаю. Я даже сплю плохо». Это и про нас про всех тоже. И особенно плохо все мы распоряжаемся своею судьбой. Да мы ею вообще не распоряжаемся. Совсем. Дилетанты. Никакошенького профессионализма…
Тут он отвлекся, потому что сэнсей вдруг заговорил, и голос у него был резкий и незнакомый:
– Когда у нас мальчик назначен? – спросил он.
– Завтра, – сказал Роберт. – В десять утра.
– Я помню, что в десять утра. А нельзя – сегодня? Сейчас?
– М-м, не знаю.
– Нет времени, Роберт. Времени – нет. Позвоните. Устройте. Соврите что-нибудь. Чтобы через пару часов. Лучше – через час. Мы будем через час дома, Тенгиз?
– Через два, – сказал Тенгиз коротко.
– Отлично. Пусть будет через два. Соврите что-нибудь, если понадобится.
– Хорошо, – сказал Роберт и достал мобильник. – Я попытаюсь.
– Соврите что-нибудь, – повторил сэнсей в третий раз. – Скажите, что обнаружились новые важные обстоятельства.
– Я совру, – пообещал Роберт, набирая номер. – Не беспокойтесь, сэнсей.
– Времени совершенно нет, – сказал сэнсей с каким-то даже отчаянием. Он откинулся на сиденье, положил руки на колени, но сейчас же снова сгорбился, почти повиснув на ремнях. – Совершенно, – повторил он. – Совершенно нет времени.
