– Почему на эту скалу? – окинула взглядом 'бур'.
– Иначе ему не появиться здесь. А значит, не поговорить с тобой.
– Значит он здесь? – прошло холодком по коже. Главный жестокий враг здесь, в мирном, ничего не ведающем об опасности городе, полном людей.
Надо поднимать всех…
– Будет, если придешь ты.
– Как это понимать?
– Не спрашивай, узнай все сама. Я всего лишь страж, к тому же, оступившийся. Я изгой, по сути. Мне не поверят. А ты изначальная великого рода. Тебя послушают, тебе поверят. Опасаться нечего. Эберхайм один и он тебя не тронет. Никого не тронет. Он хочет всего лишь поговорить с тобой.
Эра долго молчала, пытая взглядом Майльфольма.
Да, он вышел из небытия, он цел и невредим и не скрывает, что связан с этим упырем. Да, был с врагом, да, его могли использовать, да, может подставить. Но разве подставлял, предавал? Разве не он вытаскивал ее снова и снова, не нянчился как с лялей, и не тронул, когда она хотела, не ведая, что эта страсть не ее, а сестры, и собой прикрывал на мосту…
– Поверь мне, пожалуйста, – выдохнул таким тоном, словно от ее решения зависит жизнь или смерть.
Нет, Майльфольм не станет так умолять, чтобы просто сдать ее в руки Эберхайма. Ну, убьет ее тот – что дальше? Ничего не выиграет – ежику ясно.
К тому же Лала знает, где она и с кем, сообразит – не глупая. Сможет поднять тревогу.
– Хорошо.
Эрика приподняла юбки, матеря их на чем свет, и двинулась к тропке вокруг скалы.
– Только учти, если со мной что-нибудь случится, это будет на твоей совести.
Майльфольм улыбнулся и это окончательно успокоило.
– Я проверил тропу. Держись ближе к стене, не смотри вниз, и все будет хорошо. Там никого нет, а здесь встречу я.
Девушка прикусила губу и двинулась по тропке вверх. Действительно, даже без перил довольно трудно упасть если идешь возле стены. Дорога местами метра два, местами чуть уже, но устойчивая, без наклонов к пропасти. Другое, что подъем бесконечен и постоянно вверх по кругу, по наклонной. Поэтому подниматься пришлось долго, останавливаться все чаще к вершине. Там и тропка становилась уже, местами камни пошатывались, и Эрика придерживалась за торчащие сколки, примечала выступы и трещинки, за которые можно зацепиться.
Вершина была все ближе, но признаков, что там кто-то есть, не было.
Пошли ступени, и подниматься стало проще, хотя дыхание сбивалось. И хорошо, что почти не было ветра, иначе б она прокляла эти юбки, что надуваются как парус и отталкивают назад.
Вскоре верхушка была, как на ладони. Тропа вышла к ровной площадке довольно широкой и просторной, закрытой сенью деревьев от ветра и солнца, с двух сторон от краев изгибаясь, росли сосны, корнями обвивая камни и стремясь вниз. С камней свисал дерн, коренья, и почти упирались ей в макушку, когда Эрика прислонилась к стене, переводя дух. Оставался один рывок – ступеней двадцать в конце площадки.
На сосну, каркнув, приземлился ворон. Прыгнул на ветку, другую, вертя головой, словно в попытке разглядеть девушку. Та улыбнулась:
– Привет, старый знакомый, – уж больно птица была похожа на ворона, что отбил у нее ягоды. И вел себя как тот, слишком разумно.
Прыгнул на площадку и растопырил крылья, раскрыв в крике клюв. Начал расширяться, увеличиваться и превращаться в человека в плаще.
Эрика втиснулась в камни, еле сдержав крик. И вовсе примерзла когда 'ворон' распрямился и встряхнулся. Перед ней стоял Эберхайм и смотрел чуть виновато:
– Ты не знала, что мое право – оборачиваться?
У Эры ноги подкосились, еле устояла.
– Нет. Что вы хотели? – перешла сразу к делу, желая убраться подальше и от скалы и от очередного 'чуда', и побыстрее.
– Извини, если испугал.
Мужчина стоял у сосны у самого края, расстояние до девушки было значительным и только это и успокаивало.
– Ничего, у меня крепкие нервы, – заверила не без бравады, готовая и к нападению и к новому превращению. Кажется, готовая.
– Про нервы – опустим, – улыбнулся вполне доброжелательно. – Спасибо, что пришла.
– Для этого вам и нужен был мой страж?
– Другого бы ты не послушала. Согласись, Лой очень удачно оставил мне его.
– Вынужден был оставить.
– Вынужден? – мужчина вскинул бровь, черные глаза от смеха поблескивали, как у ворона. – А сюда вас привести он тоже был вынужден? – стал серьезным и даже суровым. Но не его вид, а слова заставили сердце Эрики бешено биться.
– Что вы хотите сказать?
– Ты скажешь сама, девочка. Я всего лишь задам тебе пару вопросов, а ты честно ответишь на них. Честно не для меня – для себя. Что Лой делал на красной стороне? Как он получил тебя? Каким образом собрал вас в стиппе, а потом вывел? И почему привел именно в Морент? Он ли привел?
Эра молчала, не зная, что ответить. Ее тревожили вопросы и в принципе, что речь зашла именно об Эрлане.
– Вы убили всю его родню…
– Я?! – ткнул себе в грудь пальцем. – Таак, уже интересно. Какие еще преступления за мной числятся?
Эра не понимала, она чувствовала, что происходит что-то катастрофическое, но не могла взять в толк. В виски било от напряжения, но сообразить не помогало.
Эберхайм долго молчал, видно надеясь, что до нее дойдет, и понял – нет.
– Ты стала очень похожа на свою мать. Почти то же лицо, гордая осанка, глаза, в которых все эмоции.
Девушка вздрогнула:
– Только не говорите, что вы знали мою мать.
– Знал.
Он не шутил, в его глазах не было насмешки, ядовитости, чувства превосходства, ненависти, желчи, не было ничего, что возбудило бы подозрение и желание просто послать его к чертям.
Но это и было страшно, и коликов и спазмов не хотелось слышать, что он скажет. Эра чувствовала, что он не лжет, не лукавит, и это тревожило больше, чем, если б угрожал или насмехался. Она боялась, что его слова как камни, лавиной обрушатся и погребут, что-то дорогое и понятное. Заденут Эрлана и скажутся на их отношениях.
– Не знаю, какую историю рассказали тебе, я скажу лишь, что было. Я любил твою мать. Любил до помолвки ее с Хеймехором, любил после. Ждал. Она не была счастлива, и точно знаю, что любила меня. Мы были с ней уже после рождения Нейлин…
– Только не говорите мне сейчас, что вы мой отец! – выставила в его сторону руку: это будет слишком. Это будет фарс. А у самой горло сжало и ноги еле сдерживали. Хотелось сесть и рвануть ворот платья, и оглохнуть навсегда…
Но Эберхайм не смеялся. Он молчал и смотрел, смотрел, так что Эрика и без слов поняла – и не устояла – ноги подкосились – осела у стены: Господи…
– Нет, – покачала головой. – Бред какой! Вы убили всех, вы!…
– Я убил только Хеймехора. Потому что он убил твою мать.
Эра кивнула – конечно.
– Убил, закопал и надпись написал – у меня была собака я ее любил…
