Здесь светлых готовили к взрослой жизни, раскрывали право от рождения и помогали обходиться с закором. В дейте – левой стороне – жили не помолвленные, те, кто еще был свободен, кому жених еще не был выбран, и многие приезжали сюда, чтобы найти невесту в дейте. А в трине жили уже помолвленные, те, кому предстояло покинуть дейтрин с мужем. Их учили, их знакомили с тем, что их ждет. Душа светлых ранима, девушки чувствительны и детты помогали им. Не было почетней звания, чем детт. Жрец, пожалуй, и пониже будет… Святое место, священное. Отсюда рода изначальных шли, здесь будущих матерей укрепляли духом и помогали, и крепок род был и множились рода… Баги знали куда ударить. Первыми они вырезали дейтрины.
Эрика это поняла, не поняла другое – что ей, что с ней? Какого черта спуталась с Майльфольмом? Нет, теперь она понимала, что чудо было дано не ей – ему, не она, а призрак убитой тянулся к нему через нее и чудо показал и подарил. А чувствовать себя марионеткой неприятно. И больно, что все просто, и никаких чудес, и горько что ты лопушка, глупая, что мужчина – подлец, предал ту которая убита и она сделать ничего не может.
Эрика отошла к камням и осела у стены.
На душе была опустошенность и мрак. Теперь она четко понимала, как пресекли роды светлых. Что проще, если цвет светлых девушек, будущее рода, отправляли в одно место. Накрыть и нет матерей, а значит, нет детей и нет будущего. Один дейтрин вырежи и сотня корней уже не даст побега. И эта Нейлин тоже теперь в земле и не может ни сказать 'люблю', ни выйти замуж, ни родить.
Но почему призрак выбрал Эрику? Или ходил за любимым, а тот, какого черта околачивался рядом с Эрой?
– Это место до сих пор священно. Сюда не ходят, чтобы не тревожить покой погибших.
– Но я же… здесь. И вы, – прокаркала девушка.
Лири присел на корточки перед ней, поглядывая с сочувствием:
– Значит, здесь есть твоя родня, иначе б не пустили.
– Бред… Бред!! – крикнула, вскинув руки и сжала их в кулак – сердце переворачивалось.
– Тебе плохо, я понимаю. Были бы целы дейтрины, тебя бы так не мучило. Тебе бы помогли. Право по рожденью – тяжелая ноша. Особенно когда право открывается. Многое меняется и ты сама, и как справиться не знаешь, и страдаешь, многое не понимая.
– Слушай, что тебе надо от меня, ты кто? Ты страж или детт? – процедила, злясь, и понимала, что раздражена на себя, на его правоту, но справиться с собой не могла.
– Я сын детты, – тихо молвил Лири. – А где твой страж, Эйорика? Как получилось, что ты одна? Как он мог тебя оставить?
– Он не мой страж, – проскрипела поднимаясь. Ей было плохо. Не физически – морально, душа болела так, что хотелось выть. А разобраться – какое ей дело до всего, что здесь твориться, что было, что есть. До стражей, жрецов и деттов, до всех Майльфольмов и Эрланов, до этого неба и этой земли.
Пара шагов по камням и рухнула бы – Эрлан подхватил, прижал к стене, уставился в глаза. Эрика уперлась ему в грудь руками, желая оттолкнуть, но взгляд уперся в цепочку на шее, в кулон – по кругу надписи и глаз посередине. И тут же привиделось как там, под сводом, ему на шею вешают этот знак после того как водрузили обод на голову невесты.
Сколько лет прошло, а он хранит. Значит, до сих пор считает себя связанным.
Девушка осторожно взяла пальцами кулон, вглядываясь в надписи – мужчина не возразил, не шевельнулся. Эрика не понимала иероглифы, но пальцы гладили витые знаки и считывали без нее, им знания в местном алфавите были без надобности. Вязь прятала два рода, что связывались узами, как буквы меж собой. И эту связь не разорвать, как от нее не бегай – встало четко. И почему-то привиделся Стефлер.
Эрика сжала пальцами переносицу, зажмурилась – она запуталась и ничего не понимала. Это не просто раздражало – убивало. Сколько помнила себя, всегда и все загадки раскрывала и находила логическую связь меж одним и вторым, но тут была бессильна и чувствовала себя мало недалекой – никчемной, отупевшей.
– Отойди, – попросила Эрлана, но тот не думал. Смотрел в глаза и будто сочувствовал, сопереживал и… манил, одновременно. Что-то случилось в тот миг. То ли ей захотелось сбежать от непонятного в понятное, то ли вычеркнуть Майльфольма раз и навсегда поставить крест, пройти точку не возврата, то ли проверить как с верностью здесь – совсем ли плохо. То ли… она не знала. Толкнуло, как черт под локоть – не устоять. Вот только – ее ли?
Эрлан стоял слишком близко, клонился к лицу. Девушка обвила шею мужчины и накрыла его губы. И лишь заметила, как расширились зрачки, а дальше…
Она почти сразу поняла, что мужчина не прост, что с его слюной что-то не так. Во рту стоял аромат диковинного фрукта, мяты и голову дурманил. По венам прошлось жаром, содрагая тело. И не было сил оторваться, и мысль билась в голове – вляпалась, ты опять вляпалась!
Сквозь полуопущенные веки она смотрела в сторону опушки и видела, как сквозь свет проступает фигура, направляясь к ним, а чувствовали лишь истому и жар тела Эрлана, что обнимал ее, сжимая, словно, боясь упустить. И хотелось, чтоб держал, и хотелось его объятий
– Эйорика, – шепот вроде на ухо, а вроде в голове, и дрожь от него сладкая, и желание остаться навсегда в объятьях.
А взгляд на фигуру, что появилась у опушки и все ближе. Бредет, окутанная светом и не видно кто, но Эра чувствует – Майльфольм.
И все равно.
Поздно. Она все знает.
И не вернуть. И не жалко, и все правильно.
Хотя нормально ли?
Эрика смотрела на стража и не знала, откуда знает, но знала точно, что Нейлин, та убитая девушка, мечты которой оборвала стрела, была не в обиде на нее. Наоборот – хотела именно этого. Она любила Майльфольма, но была помолвлена с Эрланом – тупик, клубок в который вплелась Эрика, и поцелуй как ключ от всех замков, освободил мужчин. Порыв, глупость, а стал точкой на делах минувших дней.
Страж застыл в паре метров от пары. И тут же Лири перехватил его и утянул за стены – где двое – третий без надобности.
Эра с трудом отодвинулась и посмотрела на Эрлана, у того взгляд с поволокой и легкая улыбка на губах.
– А ты не немой, – прошептала, уверенная, что так и есть. Непрост, ой, не прост этот человек. В кровь как яда накапали, сладкого, все естество потянувшего к мужчине. Так не бывает от простого поцелуя. Или с обычным.
'Но говорить мне не стоит', – погладил ей пальцем губы.
Его голос таял, но раздавался в голове и, понадобилось пару минут, чтобы понять, что это факт, а не выдумка.
'Ты телепат?'
'Право по рождению', – вновь накрыл ее губы нежным поцелуем, и девушка раскрыла их ему навстречу, как марионетка, где-то на краю сознания пытаясь сообразить, во что же вляпалась на этот раз…
Двадцать лет назад
Эрлану было шестнадцать, его невесте – пятнадцать. Он усиленно смотрел в сторону, не желая видеть да и знать свою нареченную. Она казалась ему мало блеклой, но и не нужной. В былые времена до двадцати лет о союзе и речи б не заводили, но мир менялся с пугающей быстротой и заставлял поступиться обычаями. Изначальные были вынуждены торопиться и торопили молодых.
Помолвка – формальность. Все знали, что она ничего не будет значить, если за три месяца молодые не потянутся друг к другу и не соединятся.
Эрлан был уверен – помолвка канет, рассыплется. Через три месяца можно будет снять знак союза и вернуть в дом невесты. Но даже три месяца пут казались ему немыслимо большим сроком.
Он не мог перечить старшим, но его взгляд упорно уходил в сторону выхода, к свету что шел с улицы. Там была свобода, там, далеко от дейтрина стоял мельберн – заведение для мальчиков, где друзья Эрлана еще занимались с деттами, еще бились на мечах и учились руководить собой.
