– Почему молчишь, если можешь говорить? – с трудом выдохнула Эра, приходя в себя. Еще немного и она бы без раздумий отдалась, а впрочем, и сейчас еще была готова на все – он пальцем только помани.
Эрлан прижал ее к себе, не в силах отказать в этой мелочи.
– Сама, как думаешь? – тихо прошептал. Девушка дрогнула. Его голос был странным, завораживающим, и каждый звук, что морок, из головы прочь все мысли и желанья, кроме одного – быть его, служить ему и делать, что он скажет.
Тряхнула челкой, освобождаясь от наважденья – все ясно.
– Подчиняешь голосом?
'Только не тебя', – огладил щеку пальцем, чуть губами коснулся губ: 'Ты многого не помнишь, правильно? Отсюда и вопросы и сумбур. Ты мучаешься в поисках разгадок'.
Эра внимательно смотрела на него – еще там, в доме жреца, он показался ей знакомым, но сейчас она словно знала его всю жизнь и шла к нему.
Нет, прочь… Он опасен, воздействует, не нужно поддаваться…
Двадцать лет…
– Вспомни… Самер Сабибор…
В памяти всплыл худенький мальчишка, замок из песка… Они возились на берегу речки. Камыши и утки, всплескивалась рыба и зов двух голосов издалека:
– Сааамеер?!… Эйорикааа?!…
Голова закружилась и, Эрлан придержал девушку за талию и затылок, прижал к себе крепче, давая понять – не упадешь – я рядом и не дам.
Она словно полетела – небо без края и нет земли, нет тела.
– Радиш Порверш…
Бледный, как ночное светило. Он вечно был в сторонке, но никогда не удалялся от компании, словно цеплялся за нее, но всегда сомневался нужны ли ему друзья…
– Вейнер Тшахерт…
Задира и ботаник.
Гонялся по полю за мотыльками и отбирал цветы… пытался их вернуть обратно, посадить…
– Самхарт…
Она увидела Самхата и очнулась, отвела взгляд от Эрлана, возвращаясь в реальность.
– Это нечестно, – протянула. – Ты гипнотизируешь. Информация может быть ложной, ты просто вкладываешь ее в чужой разум.
'Не бегай от себя, Эйорика'.
– Что ты хочешь от меня? Что ты хочешь?! Кто ты вообще такой?! Кто дал тебе право, копаться в чужой психике, в чужой голове?! – попыталась вырваться, боясь, что он разбередит забытое, больное. И очевидное, то, что она так не хотела знать.
– Не трогай ее! Перестань! – выступил Майльфольма. За оградой можно было не видеть, но не слышать – невозможно.
– Ты, кажется, ее страж? – чуть повернул голову в его сторону Эрлан. Взгляд был суров, пытал и уничтожал одновременно.
Мужчина притих, желанье броситься на помощь куда-то делось, и то, что пряталось, само просилось наружу. Оглушающая пустота сделала его безвольным и лишь вина все ширилась и заливала душу. Вина пред Эйорикой, пред собой и… Нейлин.
– Да, – выдохнул, не смея ослушаться, завороженный звоном голоса, что еще стоял в ушах, как эхо в горах.
Лири подошел со спины и, отогнув ворот рубахи, взялся за цепь со знаком стража. Рванул ее с шеи и та змеей легла в ладонь. Мужчина подал ее Эрлану. Тот оглядел и приказал не глядя:
– Рассказывай. Все рассказывай.
Эра дернулась, но отодвинуться не смогла – мужчина крепко обнимал, почти вжал в кладку. Но, признаться, особого желания лишиться его близости не было. Она уткнулась ему в грудь и как сквозь сон, не думая, сказала:
– Меня влекло к нему. Все было нормально, и вдруг… не знаю что нашло, как будто ангелы коснулись. Не передать. Чудо. Мы были вместе, не касаясь: как будто душа с душой… так не бывает, но было… Он сделал вид, что не было. Мне стало больно и я ушла. Лучше быть одной. Нам с ним лучше не встречаться. Так проще, так быстрей забудется чего и не было… но было так прекрасно…
Эрлан выслушал, хмурясь и разглядывая знак стража и, вдруг кинул его в сторону древка с лентами. Цепочка намоталась на него и знак повис.
Мужчина посмотрел на стража – им слов не нужно было. Каждый понимал, что это значит.
Двадцать лет назад
Страж. Молодой и глупый, горящий, словно листва на закате.
– Я люблю тебя, – шепчет Нейлин, доверчиво прижимаясь к его груди. Как тут устоять? И почему нельзя? Разве страж мертвый, бесчувственный, или у него иначе сердце работает, не две руки и ноги – четыре?
И сколько мучиться еще? За что, зачем?
Еще два дня и Нейлин станет невестой Лой, не изменить.
Майльфольм держался, но взгляд уж шарил по округе, выискивая укромное место и, руки гладили доверчивое тело. Какой-то миг – запреты стали пустым звуком. Закуток на половине дейтера укрыл страсть пары. Ладони, потные от желания, прошлись от лодыжек к бедрам, поднимая подол – девушка не шелохнулась, не оттолкнула. Он припал к ее губам – ответила. И закружило, понесло. Смял, сжал, впечатывая в стену, придерживая навесу. Не Нейлин владел – всем миром.
И только после понял, что сотворил.
Умывался у бочки с водой в темноте, обмывал пятна крови и боялся смотреть на свое отражение. По венам еще бродило удовольствие, счастье не сравнимое ни с чем, но и давило содеянное виной и страхом наказанья. Прознай, кто – не отмыться. Смерть – меньшее, что ждет.
И обернулся холодея, как наяву услышал отцовское:
– Что ж ты натворил, щенок?
Никого. Темень. Спит дейтрин, спит Нейлин, а ему не до сна. И крутит страх и возмущенье – почему нельзя, почему? Он готов жениться…
Готов ли? Кто ему позволит? Кто он и кто она? На что он посягнул? Как смел?
Ночь как в бреду – то Нейлин грезится, ее грудь и жаркое дыханье, тепло от которого кругом голова и губы мягкие на своих губах, и ощущение что обнимает. То батя грозно брови сдвигает, корит, родня с презреньем смотрит и собратья отворачиваются.
Только лишь заря – не выдержал – пришел к жрецу в святилище, встал на колено.
– Помоги.
Ивер не шевельнулся. Сидел на скамье у окна и не мигая смотрел на парня и словно ведал уже, что у того на сердце, какое преступление ему на душу легло.
– Говори, – бросил не сразу, тяжело.
А что сказать? Правду? Тогда голову с плеч и все разговоры.
– Справиться с собой мне нужно, – проскрипел через силу.
– Гордыня?
– Не понимание, отец. Я страж по праву, и ведаю законы, но кое- что смущает душу. Почему, я преданный всем сердцем, душой и телом роду Лайлох Патма, могу быть только стражем. Нейлин…
– Ах, вот что?
Майльфольм в страхе уставился на жреца. Тот поманил его, помедлив, взглядом приказ встать на колени перед ним у света, и вперился в глаза не мигая. Чуть и отклонился к стене, взгляд стал спокойным и грустным:
– Дурное держишь в голове. Не не зная – не желая знать того, что ясно и ребенку. Союзы неравные меж изначальными не могут быть, ибо род их длится нам на радость. Они защита, крепость нам. Но ты представь, что расцветает лота, раз в десять лет цветет, как помнишь. И вот ты из любопытства, ради
