уважительным видом кивнула: как скажите… выйти только дайте.
— И на перевязку каждый день! — постановил ткнув пальцем в сторону пола. — К двенадцати здесь быть!
— Так точно, — хмыкнул за нее Иван, притулившись возле дверей.
— О-оо! — взвыл Рыгов и вылетел вон.
— Не любят нас медики, — развел руками Федорович, а у самого взгляд хитрый, довольный.
— Ерунда, — отмахнулась Стася. Главное выпустили, остальное частности. — Иштван как?
— День, два и как ты барагозить начнет.
— Вытащишь.
— Нет. Пусть неделю хоть полежит, — посерьезнел.
Понятно — тяжелое ранение. Жаль. И ребят погибших тоже.
— Сван?
— Уже умчался. Прыгая сбежал из палаты два часа назад, — улыбнулся Федорович и посерьезнел. — Группу будем пополнять. Пока на постельном режиме, займешься укомплектовкой.
— Хоть сейчас. Одежду кинь.
Иван открыл встроенный шкаф и вытащил серо-зеленую майку и брюки.
— Помогу, — бросил одежду на постель, стянул осторожно больничную рубаху со Стаси. Женщину качнуло — плечо как свинцом налито, не руки, не груди не чувствуются и боль тум-дум прямо в виски.
Ну, ее.
Выдвинула ящик тумбочки, сгребла здоровой рукой капсулы с обезболивающим, засыпала в рот.
— Сильна, — оценил Иван, сунул ей в руку бутылочку с чаем. — Запей гадость, а то самого с души переворачивает.
И скользнул взглядом по нагому торсу, но не красивую грудь оценивал — пластырь вовсю половину. Даже наколки зеленого патруля на плече из-за нее не видно.
— Как вы подставились?
— Я — дура. Остальные — не знаю.
— Вот-вот, 'не знаю', а знать должны. Оклемаетесь, из тренажерки у меня не вылезете, — насупился, помогая майку ей надеть, расправил на талии заботливо. — Красивая ты баба, Стася. Замуж тебя выдать, что ли?
— Сватайся, — согласилась милостиво, засовывая ноги в штанины.
— Старый, — улыбнулся.
— Тогда не говори ерунды.
— Ладно, скажу по делу. Раз ты больничную койку поменяла на свой кубрик, так сказать, фактически приступила к своим обязанностям, первое задание… Крестник твой бушует — утихомирь. Я его данные просмотрел. Казаков нам его прочит. Прощупай пацана, возможно, сработаемся.
— Да он нас порвет!
— Ну, а ты по-женски, ласково, с подходцами.
— Угу. Какими? Приемами по рукопашному бою?
— Ну, тебя, шутки закончились, это приказ.
— А-а… куртку кинь.
— Ботинки сначала застегни!
— Не могу!… Голова кружиться, когда нагибаюсь.
— Горе ты мое, — вздохнул, склоняясь. Застегнул ботинки. — У меня вопрос иногда возникает: я не на должности нянечки к вам приставлен? — нахмурился шутливо.
— Было и мы с тобой нянчились. Свои, сочтемся.
— Ладно, болтушка, пошли, — накинул куртку ей на плечи и, придерживая за талию, вывел из палаты.
— Так, что этот Чижов?
— Думает, что его свои же дурят. Обещает в зубы дать любому кто войдет, а как выйдет — по стенам размазать.
— Грозен, — улыбнулась Русанова.
— Ага, страаашно. Но! Так или иначе, а он уже четыре дня дуркует, пора парня к нам прикручивать, в ум вводить. По личностным и физическим данным он оптимально подходящий для службы в зеленом патруле субъект.
— Поэтому мне его вытащить было поручено? Заодно познакомиться?
— Это к полковнику, меня он в свои планы не посвящает. Просто выдал утром досье на парня и сказал, что он наш. А что к чему, можно только гадать.
— Можно погадать в архиве, — прищурилась хитро.
— А то ты одна умная, — хмыкнул Иван. — Уже, мать, сгадали. По данным Чижов Николай Валерьевич погиб на задании, пал смертью храбрых в неравной схватке с превышающим числом противником. Посмертно представлен к награде.
— Помню, Иштван тоже «покойником» был, и тоже буйным.
— Нормальное состояние перестройки психики. С «восьмерками» так всегда. Птихотерапевты уже вынесли вердикт новенькому: устойчив к стрессам. Посему делаю свой вывод: парень специально бедлам устраивает, то ли выманивает кого, то ли как тапир, характер выказывает, прежде чем решить свои мы или чужие. А вообще, по тестам и данным, я не против взять его в команду, но как он с нами сработается — тоже пока вопрос.
— Кто еще в кандидатах?
— Завтра познакомишься.
— Сурово. Не жалко больную неведением мучить?
— Твое дело сейчас с Чижовым контакт наладить, остальное работа других членов команды.
— За что честь?
— Ты его притащила, тебе и банковать.
— Я же не сама…
— Это понятно. Но ответственности не снимает.
Они вышли из медицинского сектора, прошли по перекрытию — мосту в южный отсек, скатились по перилам скоростного эскалатора и вломились в историографический центр. Вставили бирки в пазы идентификатора и были впущены в родную обитель научно-исследовательского центра.
— Третий этаж, — бросил Иван, входя в лифт.
— Он не в казарменном отсеке?
— Еще нет. В боксе для новеньких, слева от тренажерного зала статистов. Семнадцатая комната.
— А кто в шестнадцатой, восемнадцатой?
— Больно ты любопытная, Стася. Как тебя от этого еще на курсантских харчах не отучили?
— Издержки пола.
Федорович глянул на нее насмешливо, качнул головой, чуть не стряхнув зеленый берет.
Патрульные вышли на этаже и свернули налево. Разблокировали дверь жетонами, прошли по тихому коридору и остановились у двери с номером семнадцать и маленьким окошечком
Дневальный вытянулся, отдавая честь капитану. Иван махнул ему рукой: вольно, и кивнул в сторону комнаты:
— Как он?
— Как все эти дни, товарищ капитан, дерзит и угрожает. Пищу выкидывает.
— Ясно. Мы войдем.
— Э-э-э, не советую, — покосился на Стасю. Та на Ивана:
— Я сама. Он меня видел, знает, и если есть вопросы и претензии, то прежде ко мне. Ты же его раздражать будешь.
— Поломать может, — нахмурился с сомнением мужчина.
— Он галантен, — заверила женщина, но уверена в том не была. Какая в принципе, галантность, если тебя вытащили из привычного мира и сунули Бог знает куда? Тут обыватель неизвестно что натворит. А спецназ в неадеквате вовсе страшное дело, о вежливости в таком состоянии не слышал и не знал. Но не
