— Раздел богатую девушку в темном переулке, — всматриваясь в нее, ответил Виктор.
— Но я не могу принять такую дорогую вещь!
— Даже от будущего мужа?
Наташа глухо ответила:
— Ты прав. От будущего мужа я могу принять все. Все могу вынести от любимого. Все.
— Ничего выносить не придется, — усмехнулся Виктор. — Она легкая как пух. И вся проникнута моей заботой…
— Может? ты ее сам и сшил? — тихо спросила Наташа.
— У нас в институте нет подопытных белок, — отшутился Виктор, — только белые мышки.
— Спасибо, родной. Я буду всегда носить ее, — пообещала Наташа.
Сжав друг другу руки, они не могли отвести глаз от свечи. Уже несколько минут играла музыка. Пианист сомнамбулически покачивался над клавиатурой.
— Что он играет? — спросила Наташа. — Что-то знакомое.
Виктор поднял на нее глаза. У него вдруг сделалось измученное и усталое лицо.
— «Грезы любви» Ференца Листа, — ответил он.
— Так я и думала, — через силу ответила Наташа, — всегда грезы, вокруг одни грезы, мир плавает в океане грез. Витя, я хочу задать тебе один вопрос, можно?
— Да, — как-то испуганно согласился Виктор.
— Вот мы с тобой поженимся, — как будто что-то перечисляла Наташа, — вот станем жить… на даче, наверное, да?
— Да.
— Вот… Мы ведь будем очень любить друг друга?
— Да, — твердо сказал Виктор.
— Никогда не ссориться, — продолжала загибать пальцы Наташа, — и у нас родится ребенок…
— Да, — опустив глаза, подтвердил Виктор.
— Как бы ты хотел его назвать? — вдруг резко и нетерпеливо бросила Наташа.
— Но об этом рано заговаривать…
— Нет! — Наташа умоляюще сжала его пальцы. — Назови мне имя.
— Хорошо. Наташа. Если девочка — Наташа.
— Так! — Наташа откинулась на спинку кресла. — А если мальчик?
— А сейчас знаешь что играют? — вместо ответа спросил Виктор.
Наташа прислушалась.
— «Баркаролу» Чайковского, — ответила она, — но мы говорили…
— Это мой любимый композитор, — объяснил Виктор. — Сын наш будет носить в его честь имя Петр.
— Сейчас я нарисую тебе твое будущее, и ты ужаснешься! — пообещала Катя. — Ты уедешь с ребенком на руках к бабушке, потому что здесь у тебя нет крыши над головой, а из общежития тебя выгонят. Прощай училище, мечты о театре. В Велиже ты будешь работать где-нибудь на почте и на эти гроши растить своего ребенка. А сколько радости ты доставишь нашим кумушкам! До конца жизни тебе станут перемывать косточки. А твоего сына или дочь будут называть в школе… сама знаешь, как его будут называть. Дети жестоки. Лет через десять, если повезет, тебя из милости «возьмет за себя» какой-нибудь старый вдовец…
Наташа молча слушала. Как ни мрачна была картина, все в ней, до последнего штриха, верно. Но Наташа надеялась остаться в Москве и, главное, закончить учебу. Москалев обещал похлопотать, чтобы ее не выгнали из общежития и даже дали маленькую комнатку.
— Ах вот как, значит, у тебя уже все решено и улажено. Замечательно, что у тебя есть такие высокие покровители, как Москалев. Но ведь это только часть проблемы, матушка. На что ты будешь жить с дитем? Хорошо, если Москалев станет тебе ежемесячно отстегивать алименты. Он тебе это обещал?
Катя устала. Третий день она пыталась убедить эту упрямицу, вооружившись красноречием, испробовав все доводы рассудка. Овца, настоящая овца — и по гороскопу, и по натуре. Тихая, покорная, глазища распахнула и ждет, когда ее поведут на заклание. Пугала ее тем, что жизнь будет сломана, мечты рухнут. Не доходит. Что ребенок ее станет безотцовщиной. Ноль внимания. Что она никому не будет нужна и усохнет старой девой. Только усмехнулась.
Самые убийственные доводы Катя приберегла напоследок. Сначала проникновенно поговорила об ошибках. Даже сама растрогалась. Ошибки совершает каждая женщина. Но одни благоразумно исправляют эти ошибки, а другие зацикливаются на них. Убеждая, Катя втайне спрашивала себя: а сама как бы ты поступила на ее месте? «На ее месте никогда не была и не буду, — твердея, отвечала она, — я просто не могла бы попасть в такое ужасное положение».
Катя говорила, а Наташе почему-то виделся тихий летний вечер. Благовест. Они с бабушкой бредут в церковь. Она смотрит на строгие лики икон, и сердечко ее замирает от страха. «Я их боюсь, бабушка», — жаловалась маленькая Наташа. «Глупая, бойся греха, а не Бога, Бог милостив!» — вразумляла бабушка. Все грехи Наташа заучила — не убий, не укради… Как же она скажет бабушке? Как будет жить после этого?
— Жить будешь, как и жила, — отвечала на это Катя. — Всякое несчастье забывается, любая рана зарубцуется. Пройдет месяц-другой — и твоя боль утихнет. А бабуле ничего не говори.
Как-то делала Наташа уроки, а на кухне бабушка уговаривала соседку: «Не вздумай, голубушка, это страшный грех, вопиющий небу об отмщении!» Соседка плакала. На другой день Наташа шепталась с Катей об этом странном разговоре. Катя все на свете знала и высмеяла ее: «Мать, тебе шестнадцать лет, а ты сущий младенец. Вокруг нее женщины делают это запросто, по многу раз, и никто их не карает, и небеса не вопиют. Да и за что карать этих бедолаг, их пожалеть надо. Она двоих детей с трудом кормит и одевает на свою мизерную зарплату с пьяницей мужем. А трое-четверо для такой семьи — полная нищета».
Наташу еще в детстве поражало, как просто женщины идут на это. А окружающие считают эту операцию все равно что удаление аппендицита, простым житейским случаем, не более. Не убий. И Катя не считает это убийством. Приволокла ей зачем-то учебник с иллюстрациями, чтобы доказать, что убивать пока некого, это вовсе не живое существо, а былинка, слабый росток.
— Как ты можешь убеждать меня, если ты сама полная невежда в этих вопросах! — сердито отшвырнула Наташа толстую медицинскую книгу. — Почему, по-твоему, былинка и росток — не живые существа и их можно растоптать, выдернуть, как сорняк? Ты всегда пренебрегала и биологией и химией, а теперь Считаешь мне лекции о живой природе.
Катя даже опешила от такого решительного отпора. Иллюстрации не разубедили, а, наоборот, подкрепили Наташину уверенность, что она не имеет права лишать кого-то жизни. И тогда Катя неохотно пустила в ход самый последний довод.
— Мне очень не хотелось говорить тебе это, дорогая, — призналась она. — Но это важно, ты не должна обманывать себя. Ребенок появится на свет, ты по-прежнему будешь жить в общежитии, исправно посещать занятия да еще подрабатывать. Каким образом, объясни? Мне кажется, ты хитришь. Надеешься, что свет не без добрых людей. Так оно и есть. Обо мне вообще речь не идет, я тебе как сестра. Буду приезжать хоть каждый день. Но скольких людей вокруг ты обременишь своим младенцем! Они станут безропотно помогать тебе, не спать нотами из-за его криков. Ты возложишь львиную долю своих проблем на плечи этих ни в чем не ЕПОВИННЫХ людей. Это нечестно, голуба моя.
Наташа уронила лицо в ладони и зарыдала. Этот упрек ранил ее в самое сердце. Даже стойкая к невзгодам Катя не выдержала — всплакнула. За что нам такое несчастье, всхлипывала она, проклятый американец! Волна ненависти всколыхнулась в ней. Если бы, как уверяют экстрасенсы, пламя любви и ненависти передавалось на расстоянии, то виновник этих бед получил бы ожоги первой степени.
Студенты второго курса до глубокой ночи прогоняли отрывки из различных спектаклей для экзамена, который должен был состояться через десять дней, сразу после Нового года.
Наташа, занятая в «Оптимистической трагедии», исчезла еще в пять часов вечера. Ее отсутствие было замечено только на отрывке из «Обыкновенного чуда», она играла незначительную роль, Оринтию, но тем не менее Москалев рассвирепел и послал Славика Орловского разыскать Наташу.
Поиски ничего не дали, и Москалев разъярился еще больше. Это был ответственный прогон, с музыкой, светом и в костюмах. Уйти с него, даже если у тебя эпизодическая роль, мог только человек по меньшей
