можно спасти ему жизнь… ну и так далее. Ничего оригинального, но авторы обрели душевный покой. Историю эту они записали в толстую тетрадь в лиловой обложке и через несколько дней позабыли, заигравшись в какую-то новую игру.
– Так, значит, на самом деле я не ехал в том такси? Хорошая новость!
Я разве только не приплясываю. Радуюсь, что нашлось наконец объяснение одному из самых тягомотных кошмаров моей жизни. Объяснение, конечно, невнятное и вопросов порождает куда больше, чем я готов задать, но самое главное прояснилось: не умирал я в то утро. Просто шел себе домой через весь город, проклиная портвейн, пиво, греческий коньяк «Метаксу» и собственную дурную башку. Прочее – от лукавого.
– Все не так просто, – хмурится Франк. – Как я уже сказал, у твоих случайных знакомцев достаточно могущества, чтобы перекраивать чужие судьбы. Без всякой выгоды для себя, разумеется. Они-то поиграли и забыли, а вот ты с тех пор живешь двойной жизнью, и нельзя сказать, что это пошло тебе на пользу. Твоя связь с другим, выдуманным Максом – односторонняя. Тебе от его присутствия никакого толка; ты, пожалуй, и не узнал бы о нем никогда, если бы не я. А вот он кормится твоей силой и твоей удачей. И, разумеется, твоими жизнями. Все у вас теперь пополам…
– Как это?
– Неважно как. Важно, что ты вынужден содержать за свой счет призрака, рожденного к тому же чужим воображением. Если не можешь понять это, просто запомни. Пригодится.
– В общем, все плохо, да? – резюмирую растерянно.
– Это как посмотреть. История про пьяницу с выпотрошенными карманами просто записана в тетрадку. Никто из посторонних ее не читал. Поэтому твой двойник до недавних пор был слаб и вполне мог бы со временем тихо угаснуть, просто исчезнуть без следа, освободив тебя от обременительной обязанности делить с ним жизнь и судьбу. Текст, который никто не читает, постепенно теряет силу, кем бы он ни был написан.
– Ну и?.. Получается, проблема сама по себе рассосется?
– Вряд ли. Минувшей весной случай снова свел тебя с этой парочкой. Они тебя, разумеется, не узнали. Но в душу ты им на сей раз запал. Бродил за ними по ночному городу, напугал до полусмерти…
– Так это были они? – перебиваю его. – Те самые люди, которые меня обокрали? Такое совпадение?
– Ну да. Бедняги до сих пор в себя прийти не могут, все гадают: что же тебе от них было нужно? А, кстати, действительно, что?
– Они мне понравились, – говорю смущенно. – Славные ребята. И карточную колоду на скамейке забыли, а я подобрал. Самодельная игрушка, не то для гадания сделана, не то просто опыты авангардного книгоиздательства… Там все вдоль и поперек исписано моими любимыми феньками. Я глазам своим не мог поверить: словно бы сам все это написал. Рука чужая, а приколы – мои, фирменные. Я никак не мог понять, откуда они их взяли, да и сейчас не понимаю… Не надо было мне за ними ходить, да?
96. Золотой телец
Франк молчит. То ли устал, то ли не может решить: следует ли открывать все карты или заначить кое-что на черный день. Наконец вздыхает тяжко, решив, очевидно, что «черный день» – вот он, куда уж чернее…
– «Надо», «не надо» – кто же совета задним числом просит? Дело сделано. Эти двое теперь никогда тебя не забудут. И знаешь, что хуже всего? Головы их забиты причудливыми фантазиями на литературные темы. Им сейчас мнится, будто всякий бог обязан существованием лишь священной писанине жрецов, а любой вымышленный персонаж имеет шанс однажды открыть свои прекрасные, тщательно выписанные автором глаза и обнаружить себя в центре обитаемого мира… Ты их весьма заинтриговал; впрочем, и напугал изрядно. Но теперь, несколько месяцев спустя, паника забылась, а любопытство осталось. А поскольку людям свойственно насильственно втискивать реальные события в рамки собственных представлений о причинах и следствиях, твоим могущественным приятелям очень нравится думать, будто их преследовал человек, которого им только предстоит выдумать. Для того, собственно, и преследовал, чтобы попросить: выдумайте меня, пожалуйста, очень уж пожить хочется. И они уже принялись за дело. Переворошили старые черновики и исписали две толстые тетради. По секрету могу сказать тебе, что нынешним записям уготована мусорная корзина, зато с главным героем все уже решено окончательно. Кстати, по странному совпадению, его тоже зовут Макс, так-то… Рано или поздно работа благополучно завершится. Это будет очень длинная и весьма увлекательная история. И у этого текста наверняка найдутся читатели. Много, много читателей. А вот тогда, друг мой, дело окончательно провоняется керосином.
– А что случится-то? – спрашиваю.
– Двойник твой обретет настоящую силу и отнимет у тебя все. Чудеса, которые были суждены тебе, станут случаться с ним. Способность испытывать беспричинную радость, а порой вдруг звереть от лютой тоски достанется другому. Твое прошлое превратится в его воспоминания. Даже сны, благодаря которым ты больше похож на дом с привидениями, чем на живого человека, постепенно станут его достоянием, а твои тайники опустеют. А потом он заберет у тебя и жизнь: зачем делить на двоих то, что может присвоить один? Тот, кто сильнее.
– И он, этот выдуманный Макс, сильнее?
– Еще нет. Но, возможно, это всего лишь вопрос времени. Он уже учится смотреть на мир твоими глазами, а порой даже использует твои голосовые связки для собственных нужд. Эта насторожившая меня фраза про надежду, скорее всего, принадлежала ему: слишком уж фальшиво звучала она в твоем исполнении. Ты говорил не как человек, а как капризный божок, созданный по образу и подобию своих недалеких жрецов…
97. Зу-л-Карнаин
– Слушайте, но так же нельзя! – я почти кричу, а потом уже и не «почти». Ору, потому что чувствую: если не выпущу пар, моя голова взорвется, как старый, ржавый, неухоженный котел, попавший к тому же в руки непутевого раздолбая-механика. – Что ж вы надо мной издеваетесь?! Бред собачий, свинячий, блядский, дебильный бред!
Франк молчит. Смотрит на меня с участием, как добрый доктор Айболит на неизлечимого орангутанга. Дескать, и рад бы я тебя починить, обезьянка глупенькая, да вот не достигло пока ветеринарное искусство потребных для такого нелегкого дела высот. А посему умри, бедное животное.
«Бедное животное» послушно умирает. А я внезапно успокаиваюсь.
– При всем при том я почему-то совершенно уверен, что вы сказали мне чистую правду, – говорю. Тихо так, вежливо. Сам себе удивляюсь.
– Уже хорошо, – ласковым эхом отвечает он.
– И в связи с этим у меня вопрос: это можно как-то исправить?
– Было бы нельзя – стал бы я тебе тут страшные сказки рассказывать…
– И что я должен делать?
– Ну, положим, ты никому ничего не «должен». Старайся употреблять это слово пореже: тягостное оно какое-то… Тебе так не кажется?
– Слово как слово… Ладно, что я
– Вот. На хорошо поставленный вопрос и отвечать приятно. Есть несколько вариантов. Первый самый простой, но тебе он вряд ли понравится.
Адресую ему вопросительный взгляд. Дескать, почему же не понравится, если самый простой?
– Ты не понял, – улыбается Франк. – Проще всего было бы убить тех, кто тебя выдумал, прежде чем они завершат работу над созданием твоего двойника. Но ты – не убийца. Положим, с моральными запретами ты легко справишься, тут я за тебя спокоен. Хуже другое: ты не умеешь убивать. Ты и старой курице шею не свернешь, ибо брезглив, неуклюж и великодушен. Скорее уж ляжешь спать голодным. Не твое это призвание – быть убийцей. Даже если возьмешься – непременно все испортишь. Лучше и не пробуй.
– Да я и не собираюсь… Еще чего не хватало!
– Ну вот. Я же говорил: самый простой способ – не для тебя.
– Прочие в таком же духе?
