– Не подходи! – фальцетом взвизгнул Чифирь, диковато глянув на Монаха. Вскочил вдруг на ноги и вырвал из кармана заточку. – Не подходи, гад!!!
Затравленная в безысходности агрессия кандидата в «петухи» почему-то прибавила Кешке решительности. Он уже стоял перед обреченным с приспущенными штанами.
Обернувшись к Монаху, Чифирь оказался спиной к Барсуку. И тот, воспользовавшись моментом, с силой ударил приговоренного ногой под коленки. Не удержавшись, Чифирь рухнул на пол.
Кешка мигом подскочил к упавшему, выбил из его руки заточку и схватил рукой за коротко остриженные волосы. Видимо, схватил крепко, потому что Чифирь взвыл от боли. Он орал как резаный и извивался, словно уж. Но его попытки освободиться от захвата не приводили к успеху.
Дикое победное ржание вырвалось из груди Кешки. Он сам от себя не ожидал такого. Наверное, в нем пробудился тот самый животный инстинкт, когда сильный убивает слабого и при этом трубит на все джунгли о своей победе. Хотя убивать Чифиря Монах не собирался. Он лишь потянул его голову, развернув лицом к себе.
И тут толпа зеков взорвалась криками:
– Давай!..
– Гаси!..
– «Петушня» свежая!..
Заключенные скандировали, как на стадионе в «Лужниках» на матче «Спартак» – «Динамо». Монах в очередной раз убеждался, что микроскопические остатки человечности либо загнаны ими в потемки исковерканных душ, либо вообще оставлены по ту сторону лагерной колючей проволоки. Ставшая притчей во языцех фраза «хлеба и зрелищ» деформировалась в; единое требование озверевших человекоподобных существ – «КРОВИ!!!».
Даже забитые и затурканные «мужики», на чьих плечах лежал весь производственный план колонии и чьими руками исполнялась самая тяжелая работа, попавшие в зону по нелепым трагическим случайностям, жаждали сейчас увидеть, как из Чифиря сделают нелюдя.
…Монаху потребовалась лишь секунда, чтобы подтянуть к себе лицо Чифиря на уровне чуть ниже пояса и затем брезгливо отшвырнуть его под ноги орущей толпе. Обалдевшие зеки накинулись на опущенного, пиная его и наслаждаясь чувством собственного кастового превосходства. Каждый из них знал: сегодня наступит ночь. И из-за шторки, где обретаются педерасты, сотворенные зоновским законом, можно будет добыть себе «свеженькую Маню»…
Барсук продолжал сидеть на койке, с ухмылкой, наблюдая за происходящим. Монах, сделав дело, отошел в сторону и тяжело дышал, утирая с лица пот.
Жестокий спектакль был прерван воем «тревожной» сирены. В барак ворвались, сминая все на своем пути, солдаты батальона охраны и старшины-сверхсрочники, находящиеся на должностях контролеров и надзирателей.
– Стоять!!! – перекрывая все крики, раздался голос начальника колонии майора Загнибороды. – Строиться в проходе, ублюдки!!!
Солдаты и сверхсрочники летали по бараку, настигая разбегавшихся по углам зеков и успокаивая их ударами прикладов. Вскоре обшарпанный дощатый пол, койки и тумбочки были обильно политы кровью, а обитатели барака с размозженными лицами и в порванной одежде выстроены в две шеренги в центральном проходе.
– Оборзели, гниды! – хрипло и зловеще выговаривал Загниборода, прохаживаясь перед строем. – Нюх потеряли, паскудыши! Отвечать, кто свару устроил?!
В ответ молчание. Лишь слышно, как кто-то откашлялся кровью и сплюнул на пол мокроту.
Загниборода вышел на правый фланг и не спеша пошел к левофланговому замыкающему. Общий строй прервался. В самом конце барака отдельной группой выстроились «петухи». Загниборода знал всех зоновйсих опущенных наперечет. И в этом бараке их число должно было составлять восемь. Ан нет. Сегодня майор заметил еще одного, сверхучетного, – девятого.
Чифирь после проведенной над ним экзекуции без лишних слов занял место среди педиков. И этот факт не мог ускользнуть от внимания Загнибороды. Он многозначительно присвистнул, увидев бывшего «шестерку» Барсука в низшей касте, и тут же перевел взгляд на стоящего в другом строю Монахова.
– Быстро, однако! – буркнул майор себе под нос. Что означало это «быстро», понятное дело, никому расшифровывать не стал. Но, конечно же, помнил слова убывшего уже из колонии офицера спецслужбы Багаева, который обещал «почистить» зону. Позже они обсудили план совместных действий, и Загниборода знал, как ему следует поступать в той или иной ситуации.
Зыркнув глазами на Монахова, майор тут же посмотрел на другого осужденного. Затем на третьего, четвертого… Притянувшись глазами к Монаху, он рисковал засветить новое качество этого заключенного, в котором тот прибыл в барак после излечения в лазарете. А «проколов» таким образом нового агента, завербованного Багаевым, Загниборода мог попасть в немилость к цепкому и жесткому капитану, что равносильно самоубийству…
– Я повторяю, скоты! – рявкнул начальник колонии. – Кто организовал беспорядки?!
Сама по себе фраза звучала взаимоисключающе. Но суть ее оказалась понятна каждому. Осужденные потупили взоры, боясь встретиться глазами с майором.
Барсук стоял в начале строя во второй шеренге, как и полагалось авторитету его масштаба, и ехидно ухмылялся. Он-то и нарвался на немилость «гражданина начальника».
– Ах ты, мразь! – подошел к нему Загнибо рода. Тут же возле пахана оказались и два сверхсрочника. Они распихали зеков из первой шеренги, дав возможность Загнибороде подойти вплотную к Барсуку.
– А че я?! – удивился тот. – Я ни при чем, гражданин… Ах-кх-ык! – вскрикнул Барсук и рухнул без чувств от удара, который ему нанес один из надзирателей.
– Может, это ты все устроил?! – свирепо заорал Загниборода, подходя к первому попавшемуся в поле зрения зеку. Между тем солдаты швырнули бесчувственное тело Барсука перед строем.
