вернулся в зал. Гитанас тем временем выключил телевизор и снова сидел, нюхая свои пальцы.
– Какие новости? – поинтересовался Чип.
– Вся охрана, кроме Ионаса и Айдариса, сбежала, – ответил Гитанас. – Прихватили «фольксваген» и «ладу». Вряд ли они вернутся.
– При таких защитниках и враги не нужны, – сострил Чип.
– Они оставили нам «форд». Это приманка для преступников.
– Когда это произошло?
– Наверное, как только президент Виткунас привел армию в боевую готовность.
– А это когда произошло? – рассмеялся Чип.
– Рано утром. В городе пока все, похоже, функционирует – за исключением «Трансболтик вайерлесс», разумеется, – добавил Гитанас.
Толпа на улице росла. Уже сотня человек потрясала сотовыми телефонами, издававшими странный, нездешний звук. Эта симфония означала: «Связь прервана по техническим причинам».
– Возвращайся в Нью-Йорк, – предложил Гитанас. – Посмотрим, как тут пойдут дела. Может, я приеду вслед за тобой, а может, и нет. Надо съездить к матери на Рождество. Держи выходное пособие.
Он перебросил Чипу толстый коричневый конверт, и в этот самый миг первые камни ударили в стены виллы. Чип выронил конверт. Булыжник влетел в окно и упал прямо перед телевизором. Четырехгранный камень, вывернутый из мостовой. Теперь он стал орудием ненависти и, казалось, был этим несколько смущен.
Гитанас набрал на домашнем телефоне номер полиции, что-то устало проговорил. В парадную дверь вошли Ионас и Айдарис, пальцы на спусковых крючках, внесли с собой холод и хвойный запах сочельника. Эти охранники приходились Гитанасу двоюродными братьями, потому, видимо, и не дезертировали вместе со всеми. Положив трубку, Гитанас заговорил с ними по-литовски.
В коричневом конверте была толстая пачка пятидесяти- и стодолларовых купюр.
Пригрезившийся во сне праздник и запоздалое рождественское настроение не покидали Чипа и наяву. Юные специалисты по Интернету нынче на работу не явились, Гитанас щедро одарил его, снег облепил лапы елей, у ворот колядовщики в толстых пальто…
– Собирай вещи, – распорядился Гитанас. – Ионас отвезет тебя в аэропорт.
Чип пошел наверх, в голове пусто, на сердце легко. За дверью уже грохочут выстрелы, дзинь-дзинь, быстро расходуется магазин, Ионас и Айдарис целятся (будем надеяться) поверх голов. Рождественские колокольчики.
Он надел кожаную куртку с кожаными штанами. Собирая чемодан, припомнил, как разбирал его в начале октября. Время сомкнулось петлей, двенадцать недель исчезли бесследно. Он снова укладывает вещи.
Когда Чип вернулся в зал, Гитанас смотрел новости, нюхая пальцы. На телеэкране ходуном ходили пышные усы Виктора Личенкова.
– Что он говорит?
Гитанас пожал плечами:
– Дескать, Виткунас недееспособен и т. д. Виткунас готовит путч, чтобы помешать законному волеизъявлению литовского народа и т. д.
– Ты должен уехать со мной! – забеспокоился Чип.
– Я должен повидать мать, – возразил Гитанас. – Через недельку позвоню.
Чип обнял друга, с силой прижал его к себе. Почуял запах жирных волос, который, нервничая, выдыхал Гитанас. Казалось, он обнимает самого себя, под царапучим шерстяным свитером натыкается на свои лопатки. Ощутил угрюмость Гитанаса – литовец где-то далеко, отрешен от всего, погружен в себя, – и Чипу передались страх и растерянность друга.
На гравийной дорожке у дома загудел автомобиль – Ионас подавал сигнал.
– Встретимся в Нью-Йорке, – сказал Чип.
– Да, может быть. – Гитанас высвободился из объятий и отошел к телевизору.
Когда «форд» с ревом проскочил в открытые ворота, несколько отставших участников демонстрации швырнули ему вдогонку камни. Машина мчалась на юг, прочь от центра; вдоль улицы тянулись неприветливые бензозаправочные станции и коричневые, пострадавшие от интенсивного движения дома, которые выглядели наиболее счастливыми, наиболее самодостаточными именно в такие дни, при скудном освещении и влажном ветре. Ионас объяснялся по-английски с трудом, но сумел продемонстрировать Чипу если не дружелюбие, то, по крайней мере, терпимость, не отводя при этом взгляда от зеркала заднего вида: в то утро машин почти не было, и спортивный автомобиль, породистый конь мафиози, привлекал к себе внимание, весьма нежелательное в пору нестабильности.
Маленький аэропорт был битком набит молодежью, говорившей на языках капиталистического Запада. С тех пор как «Квод-ситиз-фанд» распродал «Литовские авиалинии», большинство маршрутов обслуживались другими компаниями, но урезанный план полетов (четырнадцать рейсов в день для европейской столицы!) явно не соответствовал ситуации. У стоек «Финнэр», «Люфтганзы», «Аэрофлота» и «Польских авиалиний» скопились сотни британских, немецких и американских студентов и предпринимателей, многие лица казались Чипу знакомыми – он натыкался на них, бродя по пивным вместе с Гитанасом.
Бесстрашные маршрутные автобусы подвозили все новые партии иностранцев. Насколько Чип мог понять, очереди у стоек вовсе не подвигались. Он сверился с расписанием вылетов на табло и выбрал компанию «Финнэр» – у нее было объявлено больше всего рейсов.
В конце длиннющей очереди к регистратору «Финнэр» стояли две американские студентки в расклешенных брюках; прочий их наряд также представлял собой ретро шестидесятых годов. На чемоданах были надписаны имена: Тиффани и Черил.
– У вас есть билеты? – поинтересовался Чип.
– На завтра, – ответила Тиффани. – Но дело пахнет керосином, так что вот…
– Очередь продвигается?
– Не знаю. Мы пришли десять минут назад.
– За десять минут – никакого движения?
– Работает всего один регистратор, – пояснила Тиффани. – Но похоже, другой стойки «Финнэр», получше, не имеется, так что вот…
Чип окончательно растерялся. Потребовалось все его мужество, чтобы отказаться от идеи поймать такси и вернуться к Гитанасу.
Черил продолжала рассказ, обращаясь к Тиффани:
– А папа говорит: «Раз ты едешь в Европу, сдай квартиру», а я ему: «Я обещала Анне, что она сможет останавливаться у меня, когда играют дома, и спать с Джейсоном, так? Не могу же я отказаться от своего слова, так?» А папа начинает выдвигать ультиматумы, и я ему говорю: «Здрасте, это же моя квартира, так? Ты же купил ее для меня, так? А теперь кто-то чужой будет жарить еду на моей плите и спать в моей постели?»
– Какой кошмар! – посочувствовала Тиффани.
– Класть голову на мою подушку?! – не унималась Черил.
Еще двое иностранцев, на этот раз бельгийцы, пристроились позади Чипа. Уже приятно – теперь не он последний. Чип по-французски попросил бельгийцев присмотреть за чемоданом и сохранить его место в очереди. Пошел в туалет, заперся в кабинке и пересчитал выданные Гитанасом деньги.
29.250 долларов.
Почему-то эта сумма огорчила Чипа. Огорчила и напугала.
В туалете ожил репродуктор, по-литовски, по-русски и, наконец, по-английски сообщил, что рейс «Польских авиалиний» №331 из Варшавы отменен.
Чип переложил двадцать сотенных бумажек в карман футболки, двадцать сотенных в левый ботинок, а пачку вложил обратно в конверт и засунул его под футболку, прямо на живот. Лучше бы Гитанас не давал ему денег. Не получил бы денег, пришлось бы застрять в Вильнюсе. Теперь причины задерживаться в Вильнюсе не было, и в вонючей уборной перед Чипом во всей наготе предстал тот факт, который он тщательно скрывал от себя последние двенадцать недель: он боялся вернуться домой.
