Полчаса спустя в «Мусмирите» явился Гитанас.
– Беда в том, – задумчиво проговорил он, созерцая кровавые пятна, – что мне легче быть убитым, чем убить человека.
– Ну вот, снова ты себя недооцениваешь, – пожурил его Чип.
– Я умею терпеть боль, а не причинять ее.
– Правда, не будь так требователен к себе.
– Убей, или тебя убьют. К этому нелегко привыкнуть.
Гитанас пытался проявить агрессивность. Как мафиози он располагал немалым преимуществом – деньгами, поступавшими на счет компании «Партия свободного рынка». После того как отряды Личенкова осадили Игналинскую АЭС и электрокомпания сменила владельца, Гитанас ликвидировал доходные акции «Сукрозы», опустошил сейф компании «Партия свободного рынка» и приобрел контрольный пакет акций основного литовского провайдера сотовой связи – только эта компания, «Трансболтик вайерлесс», оказалась ему по карману. Гитанас выделил своим телохранителям по 1000 минут местных звонков, бесплатную голосовую почту и определитель номера и усадил их за работу: отслеживать звонки по сотовым телефонам Личенкова, которые обслуживала «Трансболтик». Заранее узнав о намерении Личенкова ликвидировать свою долю в «Национальной корпорации кожевенного, мясного и сопутствующего производства», Гитанас вовремя продал собственные акции этой компании. Скорая выгода обернулась катастрофой. Узнав, что его телефоны прослушиваются, Личенков подключил их к более надежной региональной системе с центром в Риге. А затем сделал ответный ход.
Вечером накануне выборов 20 декабря «авария» на электростанции отключила центральный офис «Трансболтик вайерлесс» и шесть ретрансляционных башен. Толпы разъяренных вильнюсцев, фанатиков сотовой связи, – молодые, бритые наголо, с козлиными бородками – атаковали офис «Трансболтик». Служащие компании по обычному телефону обратились за помощью, но отряд «полиции», явившийся по вызову, присоединился к толпе, которая громила офис и рвалась к сейфам. Вандализм продолжался, пока не подъехало три машины с «полицейскими», состоявшими на содержании у Гитанаса (денег хватало на оплату только одного участка). Последовало яростное сражение, первый отряд «полицейских» отступил, второй рассеял толпу.
Всю ночь пятницы и утро субботы технический персонал компании пытался запустить уцелевший от брежневской эпохи аварийный генератор. Главная передаточная шина генератора проржавела насквозь. Когда главный техник потряс шину, чтобы проверить, цела ли, она слетела с основания. Техник попытался поставить ее на место при свете карманных фонариков и свечей, но сварочный аппарат прожег дыру в первичной индукционной обмотке. Учитывая политически нестабильную ситуацию, в Вильнюсе ни за какие деньги нельзя было достать другой работающий на бензине генератор, не говоря уже о бензиновом трехфазном генераторе, – коммутатор был модифицирован именно под такую модель лишь по той причине, что оставшиеся от брежневской эпохи трехфазные генераторы продавались по дешевке. Польские и финские фирмы, поставлявшие запчасти к электрооборудованию, отказывались (опять же учитывая политически нестабильную ситуацию) поставлять в Литву эти самые запчасти без предоплаты в твердой западной валюте. Таким образом, страна, большинство жителей которой, следуя примеру Америки, попросту отключили обычные телефоны, как только сотовая связь сделалась дешевой и повсеместной, теперь погрузилась в молчание, напоминавшее XIX век. Мрачным воскресным утром Личенков и его шайка контрабандистов и киллеров, включенных в избирательный список партии «Энергия для народа – задешево», получили в Сейме 38 мест из 141. Однако президент Аудриус Виткунас, харизматический и параноидальный архипатриот, страстно ненавидевший и Россию, и Запад, не утвердил результаты выборов.
– Этот бешеный пес Личенков и все его адские прихвостни меня не запугают! – кричал Виткунас в телеобращении к нации вечером в воскресенье. – Местные сбои в подаче электричества, почти полный отказ коммуникационных систем столицы и окрестностей и повсеместное присутствие тяжеловооруженной «гвардии» Личенкова, этих брызжущих слюной адских псов, не внушают уверенности в том, что вчерашнее голосование отражает твердую волю и неисчерпаемые запасы здравого смысла, присущие великому, славному, бессмертному литовскому народу! Я не могу, не стану, не желаю, не смею признать и ни в коем случае не признаю действительными грязные, извращенно-нелепые, третично-сифилитические результаты этих национальных парламентских выборов!
Гитанас и Чип слушали обращение президента по телевизору, сидя в бывшем бальном зале виллы. Двое телохранителей тихонько играли в уголке во «Владыку ада», Гитанас переводил Чипу самые смачные высказывания красноречивого оратора. Болотный свет самого короткого в году дня с трудом просачивался в узкие окна.
– Мне это не нравится, – сказал Гитанас. – У меня предчувствие: Личенков прикончит Виткунаса и попытает счастья с тем, кто придет на его место.
Чип, отчаянно старавшийся не считать оставшиеся до Рождества дни (всего четыре!), вовсе не хотел засиживаться в Вильнюсе лишь затем, чтобы его выгнали через неделю после праздника. Как насчет забрать все деньги со швейцарского счета и уехать из страны прямо сейчас, намекнул он Гитанасу.
– Оно бы хорошо, – вздохнул Гитанас. Он, как всегда, был в красной мотоциклетной куртке и сидел согнувшись, обхватив себя руками. – Не проходит дня, чтобы я не мечтал сходить за покупками в «Блумингдейл».[90] Так и вижу нарядную елку в Рокфеллеровском центре.
– За чем же дело стало?
Гитанас поскреб голову, понюхал пальцы, запах волос смешался с ароматами, источаемыми порами вокруг носа, вид собственных кожных выделений почему-то успокаивал.
– Если я уеду, а тут начнутся неприятности, что тогда? – сказал он. – Куда ни кинь – всюду клин. В Америке у меня работы не будет. В следующем месяце у меня уже не будет американской жены. Мама осталась в Игналине. Что мне делать в Нью-Йорке?
– Мы могли бы и там делать то же самое.
– Там есть законы. Через неделю нас заметут. Куда ни кинь…
Ближе к полуночи Чип поднялся наверх и залез под тонкое и холодное коммунистическое одеяло. В комнате пахло сырой штукатуркой, сигаретным дымом и шампунем с сильной химической отдушкой, любезной литовскому носу. Разум скакал с одной мысли на другую и ничего не замечал, кроме этой гонки. Чип не засыпал, он то проваливался в сон, то выскакивал из него, как ловко пущенный по воде плоский камушек. Свет фонарей за окном казался зарей нового дня. Он спустился вниз, сообразив, что уже ранний вечер сочельника, и запаниковал: он отстал от событий, пропустил нечто важное! Мать возится на кухне с праздничным ужином. Отец – кожаная куртка придает ему моложавости – сидит в бальном зале при тусклом вечернем свете и смотрит по «Си-би-эс» вечерние известия с Дэном Разером. Чип из вежливости спросил, какие новости.
«Скажи Чипу, – велел Альфред Чипу, не узнавая его, – на Востоке неспокойно».
В реальном мире рассвело в восемь утра. Чипа разбудили доносившиеся с улицы крики. В комнате было холодно, но не слишком, батареи пахли теплой пылью: отопительная система еще функционировала, инфраструктура пока не нарушена.
Сквозь лапы хвойных деревьев за окном Чип разглядел у ограды несколько десятков мужчин и женщин в бесформенных пальто. За ночь припорошило. Охранники Гитанаса, братья Ионас и Айдарис, светловолосые здоровяки с полуавтоматами в кобурах, вели через решетку ворот переговоры с двумя женщинами средних лет. Медные волосы и раскрасневшиеся лица дамочек, как и сохранившееся в батареях тепло, казалось, свидетельствовали о том, что жизнь продолжается.
В бальном зале на первом этаже эхом разносились чересчур эмоциональные литовские теледекларации. Гитанас сидел в той же позе, что и накануне, однако успел переодеться и, похоже, поспал.
Серый утренний свет, убеленные снегом деревья, где-то на периферии хаос и разлад – все это напоминало ощущения в конце семестра, последние дни сессии перед рождественскими каникулами. Чип прошел в кухню, залил соевым молоком «Витасой дилайт ванилла» хлопья «Барбара» («Совершенно натуральные, дробленые – кусок прямо в рот»). Выпил немного тягучего немецкого экологически чистого вишневого сока, к которому пристрастился в последнее время. С двумя кружками растворимого кофе
