В целом Вильнюс оказался симпатичным городком, где водилось тушеное мясо, капуста, картофельные оладьи, пиво, водка и табак, где Чип познал товарищество, вкус авантюры и кисок. Ему нравился здешний климат, широта, на которой день и ночь путались. Можно было проспать допоздна и все-таки проснуться на рассвете, а вскоре после завтрака наступало время вечернего кофе с сигаретой. То ли студенческая жизнь (любимая пора Чипа), то ли специфическое существование интернет-юзера. С расстояния в четыре тысячи миль все американские проблемы казались пустяковыми – ну да, родители, неудачи, долги, разрыв с Джулией… И работа, и сексуальная жизнь, и дружба – все ладилось, и на время Чип позабыл привкус разочарования. Он принял решение остаться в Вильнюсе до тех пор, пока не выплатит долги Дениз и банку. Шести месяцев для этого будет достаточно.
Типично для неудачника: не прошло и двух славных месяцев, как и Литва, и его отец начали разваливаться на куски.
Дениз в электронных посланиях пугала Чипа болезнью Альфреда и настаивала, чтобы брат явился в Сент-Джуд на Рождество, однако его нисколько не привлекала идея мчаться домой в декабре. Стоит хоть на неделю бросить волшебную виллу, и какая-нибудь ерунда помешает вернуться. Чары рассеются, магия утратит силу. Но Дениз, всегда столь душевно устойчивая, под конец отправила Чипу отчаянное письмо. Чип бегло просмотрел послание, а потом уж спохватился, что не следовало в него и заглядывать: Дениз упоминала сумму, которую он ей задолжал. Вернулся забытый привкус поражения, проблемы, казавшиеся издали микроскопическими, вновь распирали голову.
Чип уничтожил письмо, но тут же пожалел и об этом – словно во сне ему чудилось, будто в письме промелькнула фраза: «Уволена за то, что спала с женой босса». Однако в устах Дениз эта фраза казалась немыслимой, а взгляд Чипа скользнул по экрану так быстро, что отнюдь не исключалась ошибка. Если сестра стала лесбиянкой (вообще-то этим можно бы объяснить кое-какие стороны характера Дениз, до сих пор ставившие Чипа в тупик), ей, разумеется, срочно понадобится помощь старшего брата, специалиста по Фуко, но Чип никак не мог прямо сейчас поехать домой, а потому решил, что глаза его обманули и речь в той фразе шла о чем-то другом.
Выкурив подряд три сигареты, он подобрал себе оправдание, переадресовав часть вины близким, и утвердился в решении пребывать в Литве до тех пор, пока не сможет вернуть сестре все 20.500 долларов. Если Альфред собирается жить у Дениз до июня, Чип может просидеть в Литве еще шесть месяцев и все же сдержать слово, поспеть на семейную встречу в Филадельфию.
Но, увы, на Литву надвигалась анархия.
В октябре и ноябре, несмотря на мировой финансовый кризис, в Вильнюсе еще сохранялась видимость нормальной жизни. Фермеры привозили на рынок птицу и скот, продавали их за литы и на эти деньги покупали русский бензин, местное пиво и водку, «вареные» джинсы, водолазки с портретами «Спайс гёрлз» и пиратские видеокассеты с «Секретными материалами», импортированные из стран, где дела обстояли еще хуже, чем в Литве. Водители грузовиков, доставлявшие бензин, рабочие, разливавшие водку по бутылкам, и старушки в платочках, развозившие на деревянных тележках водолазки со «Спайс гёрлз», покупали у фермеров мясо и цыплят. Земля производила продукты, литы оставались в обращении, в Вильнюсе допоздна работали пивные и клубы.
Но экономика не бывает местной. Можно заплатить литами русскому экспортеру, который поставляет в страну бензин, однако экспортер спросит, какой товар или услуги предоставят ему в обмен на литы. Нетрудно купить литы по официальному курсу четыре лита за доллар. Но попробуй купить доллар за четыре лита! Известный парадокс депрессии: все превращается в дефицит, потому что нет покупателей. Чем труднее найти в стране фольгу, фарш или машинное масло, тем больше соблазн угнать грузовик с этим добром или поучаствовать в его перераспределении. А государственные служащие, и в первую очередь полиция, все еще получали фиксированное жалованье в обесценивавшихся литах. Теневая экономика назначала начальнику полицейского участка цену столь же быстро и безошибочно, как упаковке электрических лампочек.
Чипа поразило сходство между Литвой с ее черным рынком и капиталистической Америкой. В обеих странах богатство сосредоточивается в руках немногих; граница между частной и общественной собственностью стерта; коммерческих заправил терзает неутолимая тревога, побуждающая их беспощадно продолжать завоевания; рядовые граждане живут в постоянном страхе перед увольнением и совершенно не понимают, какое частное лицо владеет в данный момент тем или иным предприятием, которое еще недавно числилось государственным. Экономика существует главным образом за счет ненасытной потребности элиты в роскоши. (Той мрачной осенью пять мафиозных олигархов обеспечивали в Вильнюсе работой тысячи плотников, каменщиков, столяров, поваров, проституток, барменов, автослесарей и телохранителей.) Наиболее существенное различие между Америкой и Литвой, с точки зрения Чипа заключалось в том, что в Америке богатое меньшинство подавляло небогатое большинство с помощью отупляющих мозги и губящих душу развлечений, технических новинок и лекарств, а в Литве захватившее власть меньшинство терроризировало бессильное большинство прибегая к открытому насилию.
Верному последователю Фуко полезно изнутри понаблюдать за жизнью страны, где доступ к частной собственности и средствам массовой информации столь очевидно зависит от наличия оружия.
Больше всего оружия имелось у «этнического русского» Виктора Личенкова, который сумел выгодно использовать доходы от почти монопольной торговли героином и экстази, купив контрольный пакет акций Литовского банка, после того как предыдущий его владелец, «ФрендЛиТраст» (Атланта), катастрофически переоценил интерес клиентов к выпущенным им «Симмонс Мастер кард». Денег у Личенкова хватало, чтобы содержать частную «армию» из пятисот человек. В октябре его ребята нагло окружили Игналинскую атомную станцию чернобыльского типа в 120 километрах к северо-востоку от Вильнюса, снабжавшую электричеством три четверти населения страны. В результате осады Личенков смог задешево перекупить крупнейшее предприятие страны у конкурента, который, в свою очередь, задешево приобрел его в пору глобальной приватизации. Итак, Личенков разом получил контроль над каждым литом, отщелкиваемым каждым электросчетчиком страны, однако, опасаясь неприязни литовцев к русским, предпочитал не злоупотреблять властью. Он даже сделал жест доброй воли: сократил на пятнадцать процентов тарифы на электричество, непомерно взвинченные прежним владельцем. На волне обретенной таким образом популярности Личенков создал новую политическую партию «Энергия для народа – задешево» и выставил своих кандидатов на декабрьских выборах в парламент.
А земля все еще плодоносила, и литы оставались в обращении. В «Летуве» и «Вингисе» шла «Корзинка с фруктами». Из уст Дженнифер Анистон в сериале «Друзья» сыпались литовские анекдоты. Муниципальные рабочие не забывали чистить цементные урны на площади Св. Екатерины. Но каждый день казался темнее и короче предыдущего.
Литва перестала быть самостоятельным государством после смерти Витаутаса Великого в 1430 году. Шестьсот лет Польша, Пруссия и Россия передавали Литву друг другу, словно многократно побывавший в употреблении свадебный подарок, ведерко для льда из искусственной кожи или ложку для салата. Сохранился язык, сохранилась память о славном прошлом, но факт есть факт: Литва очень мала. В XX веке никто не обратил особого внимания на произведенную гестапо и СС ликвидацию 200.000 литовских евреев и на депортацию еще четверти миллиона граждан Литвы, осуществленную Советами.
Гитанас Мизевичюс происходил из семьи священников, военных и чиновников, живших возле белорусской границы. Его дед по отцу, местный судья, был в 1940 году вызван новыми коммунистическими властями на допрос и отправлен в ГУЛАГ вместе с женой; он исчез бесследно. Отец Гитанаса владел в Видишкесе пивной и вплоть до 1953 года, когда сопротивление было окончательно подавлено, поддерживал партизанское движение (так называемых «лесных братьев»).
Через год после рождения Гитанаса марионеточное правительство эвакуировало Видишкес и восемь соседних городков, расчищая место для первой из двух атомных электростанций. Пятнадцать тысяч перемещенных «по соображениям безопасности» лиц поселили в новехоньком, очень современном городке Хрущевай, спешно выстроенном на берегу озера к западу от Игналины.
– Мрачновато, сплошной бетон, ни одного деревца, – рассказывал Гитанас. – В новом кабачке отца стойка была из бетона, кабинеты из бетона, полки из бетона.
Плановое социалистическое хозяйство Белоруссии произвело чересчур много шлакобетонных блоков, их можно было получить даром – так нам сказали. И вот мы все переехали. Кровати из шлакобетона, оборудование детских площадок из бетона, скамейки в парке – из бетона. Шли годы, мне исполнилось
