противоснарядную броню. Осуществление колёсного хода становится всё более трудным делом, усложняет трансмиссию и снижает её надёжность. Есть предел, за которым колесно-гусеничный движитель станет вообще невозможным. И получается, что это направление ведёт… в тупик. Единственно подходящий движитель для танков — гусеничный. Им надо заниматься, его надо совершенствовать, он пригоден для танков любого веса, в любых условиях. А колёса пусть останутся автомобилям — каждому своё. Интересно, додумается ли до этого упрямый Метелин? Он — исполнитель, хорошо, если такая идея будет исходить от него, тогда он мог бы стать ему, главному конструктору, неплохим союзником в неизбежной борьбе. В той борьбе нового против старого, в которой так необходимы энтузиасты и подвижники.
…Метелин сидит перед ним, склонив голову, костлявый, ещё более осунувшийся, глаза устало прищурены.
— Вот вариант привода, — вяло говорит он. — Три редуктора на каждый борт. Два крайних — внутри корпуса, а средний — снаружи, потому что иначе к нему не будет доступа — придётся снимать двигатель.
— Как вы оцениваете такой привод?
— Ни к чёрту не годится! Малонадежен. По асфальту или бетонке танк пойдёт. На плохой дороге будет застревать хуже любого грузовика.
— Почему же вы его предлагаете?
— Иного привода предложить не могу. Не вижу выхода.
— А что, по-вашему, делать мне как главному конструктору?
Метелин оживился, в глазах мелькнули весёлые, пожалуй, даже ехидные огоньки.
— Поставить крест на этих редукторах. Красным карандашом! И оставить один гусеничный движитель. Гусеницу сделать мелкозвенчатой, широкой, прочной.
«Ага, Метелин всё-таки пришёл к этому выводу!» — с удовлетворением отметил Кошкин, но сделал вид, что это для него неожиданность.
— Вы хорошо продумали такое серьёзное предложение?
— В последнее время меня беспокоит бессонница, — признался Метелин, криво усмехаясь тонкими губами. — В голову лезет всякая чепуха. Эта мысль тоже пришла ночью и поначалу показалась бредовой. Я обдумывал её примерно три дня, кое-что посчитал и берусь доказать, что колёсный ход танкам не нужен. Более того, он вреден.
«Светлая голова у этого Метелина, — подумал Михаил Ильич. — И по характеру — смелый, упорный… Самородок… Настоящий русский самородок…»
— Мне это доказывать не надо, Саша, — мягко и доверительно сказал он, впервые называя колючего парня по имени. — Но, к сожалению, многие встретят подобное мнение в штыки. Есть и чисто формальное препятствие — в утверждённом тактико-техническом задании ясно и недвусмысленно сказано: танк должен быть колёсно-гусеничным.
— Задание готовили такие же чижики, как и мы, грешные…
— Согласен, что не боги. Но в данном случае и речи не может быть о каком-то случайном, непродуманном решении. В отношении ходовой части составители тактико-технического задания стоят на позиции, которая считается очевидной, бесспорной. То что А-20 должен быть, как и БТ, колёсно-гусеничным — это для них истина, не требующая доказательств.
— Жаль. Это требование связывает нас по рукам и ногам. А можно было бы сделать отличную машину.
Михаил Ильич внутренне дрогнул. Метелин сказал: то, что он хотел услышать. Но будет ли этот талантливый парень его надёжным союзником? Захочет ли стать им?
— А вот это, то есть сделать отличную машину, никто нам запретить не может, — просто сказал он. — Больше того если у нас, конструкторов, есть другой, лучший вариант, мы просто обязаны его предложить. Дело не только в колёсном ходе. Можно усилить огневую мощь, установив не сорокапятку, а семидесятишестимиллиметровую пушку — такую же, как на Т-28. Броню следовало бы довести минимум до тридцати миллиметров. Тогда она защищала бы и от осколков снарядов. Скорость на гусеницах сделать почти такой же, как у А-20 на колёсах. Выбросив колёсные редукторы, улучшить общую компоновку танка, обеспечить высокую надёжность всех узлов и агрегатов. Получился бы чисто гусеничный танк с мощным огнём, противоосколочной бронёй, высокой проходимостью по бездорожью, скоростной, манёвренный, надёжный в бою. Именно такой и нужен Красной Армии… Как вы думаете, Саша, можем мы дать такой танк?
Идея была высказана. Михаил Ильич ждал ответа с понятным волнением. Метелин молчал, явно удивлённый, а может, и поражённый тем, что услышал от главного конструктора.
— А как же А-20? — наконец сказал он. — С нас потребуют проект А-20, а мы…
— Проект А-20 должен быть выполнен точно и в срок. И наилучшим образом. Это не подлежит обсуждению. Но наряду с А-20 мы можем представить инициативный проект группы конструкторов. Назовём наш танк, ну, скажем, А-30 или Т-30.
— Но это же двойная работа. Где мы возьмём время?
— Время — не главное. Надо увлечь это идеей весь коллектив — вот что главное. Тогда найдём и время для работы, и силы для борьбы.
— Борьба?
— Разумеется. Предстоит нелёгкая, упорная борьба, Саша. Наш будущий проект — только первый шаг в борьбе. Даже если проект будет удачным, сверхубедительным, он встретит немалое сопротивление. Но уж если борьба, то будем бороться до конца.
— Чего я не люблю — так это доказывать дураку, что дважды два четыре… — грустно сказал Метелин. — Вообще я не борец, Михаил Ильич. Не хочу и не умею.
— Напрасно. Надо любить борьбу и уметь бороться. Ленин учил — без борьбы нет движения вперёд.
— Кляузы, склоки…
— Они не имеют ничего общего с настоящей борьбой. Мы будем бороться по принципиальному вопросу и на деловой основе. Первый аргумент — наш готовый проект, потом — опытный образец, потом сравнительные испытания в самых жёстких условиях. Мы будем доказывать свою правоту не словами, а делом. Вот это и есть настоящая борьба.
Метелин повеселел и поднял наконец голову.
— На такую борьбу я, конечно, согласен, Михаил Ильич, — сказал он, глядя в глаза Кошкину. — И сделаю всё, что смогу.
— Ну вот и отлично. Будем делать новый танк?
— Будем, Михаил Ильич! — твёрдо ответил Метелин.
…Через несколько дней в спецгруппе состоялось совещание, на котором конструкторы единодушно высказались за разработку встречного инициативного проекта танка Т-30. Все как один заявили, что отказываются от выходных дней и отпусков. Техническим руководителем проекта главный конструктор назначил Александра Метелина.
5. Гвадалахара, Гвадалахара…
По дороге в наркомат майор Сурин старался не думать о предстоящих служебных делах. Он предпочитал поразмышлять о чём-нибудь более приятном — о женщинах, например. Частенько вспоминал о тех, в кого когда-то влюблялся или мог бы влюбиться. Последних было, конечно, больше. Забавно было также мысленно побеседовать с Татьяной Лариной, например, или с Наташей Ростовой. В сутолоке утренних будней, в вагоне трамвая или метро эти лёгкие и безгрешные мысли отвлекали от житейской суеты, настраивали на лирический лад.
А вот спутницы по трамваю и метро не привлекали внимания Сурина. Они косяком лезли в вагоны, спеша занять место, толпились и нередко скандалили. В большинстве почему-то средних лет, явно невыспавшиеся, озабоченные, хмурые. Мелькнёт иногда бледное личико тёмными выразительными глазами,
