может быть, такими же, как у Наташи Ростовой, но именно только мелькнёт. Присмотревшись, он убеждался — типичное не то…
От станции метро «Парк культуры» до служебного корпуса наркомата Сурин шёл обычно пешком по набережной Москвы-реки. И хотя взгляд его сегодня притягивала то мутная весенняя вода в реке, то голые ещё деревья парка на том берегу, мысли невольно обратились к скучным служебным делам.
Работа в аппарате не нравилась Сурину. Изо дня в день сидишь за канцелярским столом, перекладываешь бумаги, сочиняешь отношения вверх или указания вниз, но, конечно, не от своего имени, а за подписью начальника. Не по душе ему эта писанина. Правда, грозный для многих сослуживцев начальник комкор Салов, отнюдь не отличающийся кротким нравом и вежливым обращением, лично к нему, Сурину, относится неплохо. Всё-таки вместе были в Испании, так сказать, боевые товарищи. Не в одной передряге побывали под знойным испанским небом… Комкор суров, но в вопросах товарищества надёжен. Уверен был майор, что Салов при случае в беде его не оставит и в обиду не даст. А вот на просьбы перевести в войска командиром полка или, на худой конец, батальона отвечал решительным отказом. Тут, как говорится, нашла коса на камень… Заклинило намертво, и просвета не видно.
Поднявшись в лифте на шестой этаж и придя к себе, Сурин увидел у своего рабочего стола адъютанта комкора красавца Пашу Щеглова.
— Товарищ майор, — нервно сообщил Паша, — вас вызывает комкор. Немедленно. Настроение — средней лютости.
Что ж, это бывает. По утрам у Салова настроение частенько неважное. Сурин положил портфель, достал расчёску, не спеша поправил причёску, одёрнул гимнастёрку. Спешка спешкой, а к начальству надо являться в подобающем виде, подтянутым и спокойным. Посмотрел на сапоги — блестят.
— Пошли.
— Кто-то ему звонил, — пытался Паша сориентировать Сурина по дороге. — Что-то насчёт Особого завода.
Спустились по лестнице на второй этаж. Вот и просторная, устланная коврами приёмная начальника главного управления. Налево — массивная, обитая чёрной кожей дверь в кабинет. Сурин постучал, открыл дверь чётко, по-строевому вошёл, остановился, щёлкнув каблуками, в трёх шагах от покрытого зелёным сукном стола, за которым сидел Салов.
— Здравия желаю, товарищ комкор!
Салов сидел насупившись, на широкой груди — звезда Героя Советского Союза, ордена. Впечатляет. Взгляд небольших серых глаз сумрачен, суров.
— Ты за что деньги получаешь?
Ну нет, так дело не пойдёт. С ним, Суриным, в таком тоне разговор не получится.
— За службу, товарищ комкор! — сказал Сурин, твёрдо глядя в хмурое лицо комкора. — За службу, согласно уставу, каждое пятнадцатое число получаю положенное денежное содержание.
Салов приподнял голову, посмотрел удивлённо, что-то, видимо, заметил во взгляде Сурина и сказал ворчливо, но уже не столь сурово:
— Ни к чёрту твоя служба не годится. Ты направленец по объекту А-20, а о безобразиях на заводе не докладываешь. Я узнаю о них не от тебя, а со стороны. Разве это порядок?
— Разрешите узнать, о каких безобразиях идёт речь?
Салов не ответил. Крепко был чем-то недоволен, но чем?
Потом хмуро опросил;
— Кто такой этот Кошкин?
— Главный конструктор Особого завода, руководитель проекта А-20.
— Знаю, что главный… Ты доложи, откуда он взялся, что за человек, биографию его доложи.
— Тысяча восемьсот девяносто восьмого года рождения. Член партии с девятнадцатого года. Воевал в гражданскую. Учился в комвузе имени Свердлова, был на партийной работе в Вятке. В 1934 году окончил Ленинградский политехнический институт в счёт парттысячи. Работал заместителем главного конструктора ОКМО в Ленинграде. В октябре 1937 года назначен на Особый завод.
— Ты с ним лично встречался?
— Да, конечно, когда ездил на завод.
— Ну и каково твоё личное впечатление?
— Умный человек. Очень энергичен, принципиален. Твёрдо взял в руки всё дело. Словом, крупная фигура, настоящий главный конструктор.
— Анархист он, твой Кошкин, — жёстко сказал Салов. — Или авантюрист, что ещё хуже. Вместо того, чтобы выполнять наше задание, затеял проект какого-то своего танка. Откуда он родом?
Вопрос показался странным Сурину, но не был случайным. Салова удивило совпадение биографии Кошкина с его собственной. Правда, Салов был на год старше. Но в партию тоже вступил в девятнадцатом. Воевал в гражданскую. Родом Салов был из костромской деревеньки. А Кошкин?
— Из какой-то деревни Ярославской области. Название не помню, товарищ комкор.
— Во-во, так я и знал, — удовлетворённо оказал Салов. — Сосед-ярославец. Ярославские мужики — продувной народ. Ты знаешь, Сурин, куда они в прежние времена уходили на заработки? В Питер — половыми в трактиры или лакеями в рестораны. Обсчитать, обобрать какого-нибудь купчишку да ещё чаевые за усердие получить — это, брат, надо уметь. И в Москве в ресторанах бывало почти каждый лакей — ярославский мужик.
— Кошкин до революции был учеником кондитера в Москве. И его отец — рабочий-кондитер.
— Во-во, умели выбирать. Пирожные делать — это тебе не молотом бить. Сладкая жизнь. С ярославским мужиком, Сурин, держи ухо востро! Обведёт вокруг пальца, и ты же его будешь благодарить. Но со мной такой номер не пройдёт. Мы, костромичи, тоже не лыком шиты.
Салов развеселился, сидел, посмеиваясь, и потирал ладонью крепкую, наголо бритую голову.
Потом уже спокойно, тоном деловых указаний сказал:
— Поезжай на Особый сегодня же. Разберись на месте, что там у них происходит. Возможно, какое-то недоразумение. Но если и в самом деле своевольничают, от моего имени предупреди: задание, утверждённое правительством, должно быть выполнено точно и в срок. Никаких отступлений от утверждённых тактико-технических характеристик мы не потерпим. Лично Кошкина предупреди: головой отвечает, в случае чего — положит партийный билет… Скажи — рука не дрогнет, не в бирюльки играем… С огнём шутить не советую. Ясно?
— Вас понял, товарищ комкор! — сказал Сурин, по уставному вытянувшись и прищёлкнув каблуками. — Разрешите идти?
— Постой, Ваня… — Салов добродушно улыбнулся неожиданно подмигнул. — Ты как — холостякуешь всё! Не женился?
— Нет, Дмитрий Павлович. Невесту никак не найду
— Не прибедняйся… Знаем, как вы плохо в шашки играете… Смотри — окончательно из… Жениться пора.
Чувствовалось, что Салов был когда-то не только командиром, но и комиссаром бригады. Хотел, видимо несколько загладить командирскую суровость комиссарской душевностью.
— Ты вот всё в войска рвёшься, — продолжал он помолчав. — Вообще-то, я тебя понимаю. Сам бы с радостью принял корпус. Но сейчас у нас действительна важнейшая задача — обеспечить армию новыми танками. А там я и сам попрошусь в строй… А тебе, так быть, дам в своём корпусе бригаду. Подходит?
— Спасибо, Дмитрий Павлович, за доверие. Большое спасибо! — поспешил прочувствованно сказать Сурин.
«Не было бы счастья, да несчастье помогло, — думал майор Сурин по дороге к себе на шестой этаж. — Не напустись он сгоряча на меня, не было бы и этого разговора о бригаде. А так — обещание в кармане. А Салов знает, что такое обещание, слов на ветер не бросает, слово его — кремень».
Позвонив во Внуково, Сурин узнал, что до ближайшего самолёта — около двух часов. Времени заехать домой не было. Успеть бы оформить командировку и не опоздать в аэропорт. В военной гостинице, где по своему холостяцкому положению обитал Сурин, привыкли к внезапным отлучкам постояльцев, но майор на всяким случай туда позвонил — небольшая командировка, прошу не разыскивать. Подписать командировочное предписание у Салова он попросил Пашу Щеглова — незачем лишний раз мозолить глаза
