— Из всего, вами сказанного, ваша светлость, я понял только, что вы намерены изменить некоторые планы, прежде вами одобренные, и полагаете, что это будет к лучшему.
— Вот посуди сам, Джернингем, — ответил герцог. — Я виделся с герцогиней Портсмутской. Чему ты удивляешься? Это правда, клянусь небом. Я виделся с нею, и из злейших врагов мы сделались закадычными друзьями. В договоре между столь высокими и могущественными сторонами есть весьма важные пункты. Кроме того, мне пришлось иметь дело с француженкой посредницей. Теперь ты поймешь, что несколько часов отсутствия были мне нужны для приведения в порядок наших дипломатических дел.
— Ваша светлость меня изумляет, — сказал Джернингем. — Значит, намерение Кристиана сместить эту важную даму совершенно отпало? А я-то думал, что вы приказали доставить сюда её прекрасную заместительницу для того, чтобы самому руководить осуществлением этого плана.
— Я, право, забыл, каковы были в то время мои намерения, — ответил герцог. — Мне только не хотелось, чтобы она провела меня так, как проводит нашего доброго короля. Но коли уж ты напомнил мне о прелестнице, я остаюсь верным своему намерению. На площадке для игры в шары я вдруг получаю от герцогини записку, полную раскаяния. Отправляюсь к ней и вижу совершенную Ниобею. Ей-богу, Джернингем, есть женщины, которые и с красными глазами, распухшим носом и растрепанными волосами, как говорят поэты, всё же прелестны. Она рассказала мне всё и с таким смирением, с таким раскаянием молила о сострадании (а ведь это самая гордая душа при дворе), что и стальное сердце смягчилось бы. Короче, Чиффинч во хмелю проболтался молодому Сэвилу о нашей затее. Сэвил решил сыграть шутку и с нарочным уведомил обо всём герцогиню; правда, нарочный, к счастью, немного опоздал. Герцогиня узнала также — она мгновенно всё узнает — про мою стычку с королем из-за новой Филлиды в рассудила, что из нас двоих мне, вероятно, скорее удастся поймать птичку — стоит лишь взглянуть на нас обоих.
Должно быть, Эмпсон успел напеть всё это на ушко её светлости. В общем, она решила, что нам следует действовать заодно, а потому упросила меня расстроить планы Кристиана и скрыть девушку от глаз короля, особенно если она действительно такой лакомый кусочек, как говорят.
— И ваша светлость обещали поддерживать её влияние, которое так часто грозились уничтожить? — спросил Джернингем.
— Да, Джернингем! Разве я не достигаю цели, если эта женщина в моей власти, если она молит меня о снисхождении? Мне всё равно, по какой лестнице я войду в королевский кабинет. Лестница герцогини стоит прочно — зачем же пытаться ставить новую? Не люблю лишних хлопот.
— А Кристиан? — спросил Джернингем.
— Пусть убирается к черту, самонадеянный осёл! Нынешняя перемена в планах нравится мне хотя бы тем, что я могу отомстить этому мерзавцу! Он ведь так заважничал, что, клянусь небом, даже вломился ко мне в спальню и стал читать нотации, словно я какой-нибудь школьник. Да пропади он пропадом, этот пресмыкающийся лицемер! Если он только разинет рот, я велю отрезать ему нос, как сэру Джону Ковентри…[82] Послушай, а полковник здесь?
— Я ожидаю его с минуты на минуту, милорд.
— Пришли его сюда, как только придет, — сказал герцог. — Ну, что ты на меня смотришь? Чего ты ждешь?
— Ваших приказаний насчет молодой леди, — ответил Джернингем.
— Ах, боже мой, я совершенно забыл про неё! — воскликнул герцог. — Что она, плачет? В отчаянии?
— Она не так убивается, как другие, которых мне случалось видеть, — ответил Джернингем, — но поистине, милорд, никто ещё не был так возмущен, как она.
— Дадим ей время успокоиться. Я не в силах видеть слезы и отчаяние двух красавиц разом. Мне надоели всхлипывания, заплаканные глаза и опухшие щёки; я должен бережно расходовать свои средства утешения. Ступай и пришли ко мне полковника.
— Не позволите ли, ваша светлость, задать вам ещё один вопрос? — сказал слуга.
— Спрашивай скорее и ступай.
— Ваша светлость решили отказаться от Кристиана, — заметил Джернингем. — А что станется с королевством Мэн?
— Клянусь богом, забыл начисто, как будто никогда и не думал о нём! — воскликнул герцог. — Черт побери; надо сплести воедино разорванные нити этого королевского замысла. Впрочем, жалкая скала не стоит тех сил и хлопот, которые я на неё трачу. «Королевство» — это, конечно, звучит сильно. Но, ей-богу, можно украсить шляпу и петушиным пером, а назвать его султаном. Кроме того, если вдуматься, то, право, нечестно отнимать у Дерби это крошечное королевство. Я выиграл у молодого графа тысячу золотых, когда он был здесь в последний раз, и потому терпел его рядом с собой при дворе. По-моему, весь доход от его королевства не более чем вдвое превышает эту сумму. Будь Дерби здесь, мне было бы легче выиграть у него этот остров, нежели способствовать низким проискам Кристиана.
— Если вы позволите мне высказать своё мнение, милорд, — заметил Джернингем, — то я скажу, что, как бы часто вы ни меняли свои намерения, во всей Англии нет человека, у которого каждый раз нашлись бы такие веские причины для оправдания своих поступков.
— Я и сам так думаю, Джернингем, — сказал герцог. — Быть может, оттого я и меняю их. Человек любит оправдывать свои поступки и находить для них веские причины. А сейчас иди. Или нет, постой. Мне понадобится золото. Оставь здесь кошелек, что я тебе подарил, а я дам тебе взамен вексель на ту же сумму с процентами на два года на имя старого Джейкоба Даблфи.
— Как угодно вашей светлости, — ответил Джернингем, у которого едва хватило почтительности скрыть досаду, когда ему пришлось отдать блестящее содержимое кошелька, уже лежавшего у него в кармане, за долгосрочный вексель — в последнее время они не всегда оплачивались в срок. Он тайно, но торжественно поклялся, что двухгодичным процентом герцог не отделается за то, что отнял у него кошелек.
Когда недовольный слуга вышел из комнаты, он встретил на площадке великолепной лестницы самого Кристиана, который с непринужденностью старого друга шёл в гардеробную герцога без доклада. Джернингем, сообразив, что такое посещение будет весьма не вовремя и некстати, попытался остановить гостя, сказав ему, что герцог нездоров и находится в спальне. Он умышленно говорил громко, чтобы Бакингем, услышав его, успел, если пожелает, уйти в спальню, как в последнее убежище, и запереться там.
Но герцог сейчас не пожелал прибегнуть к этой уловке, хотя прежде весьма часто к ней прибегал, когда хотел избежать визитов, даже если сам приглашал людей на определенный час и по важному делу, и закричал из гардеробной, приказывая своему камергеру тотчас ввести к нему его доброго друга господина Кристиана и укоряя его за то, что он не сделал этого сразу же.
«Знай Кристиан герцога так, как я, — подумал Джернингем, — он скорее согласился бы, чтобы на него прыгнул лев, как это делает лондонский дрессировщик, чем войти к моему господину сейчас, когда он так же опасен, как лев».
Он впустил Кристиана в гардеробную, а сам остался у двери, чтобы быть наготове, когда его позовут.
Глава XXXVIII
