— Ganz ist verloren![111]— сказал герцог.
— Знаю, — ответил Кристиан, — и все наши святоши разбежались, услышав эту новость. К счастью, полковник и эти негодяи немцы вовремя нас уведомили. Всё в порядке. Поезжайте во дворец. Я тотчас последую за вами.
— Ты, Кристиан? Это будет по-дружески, но неблагоразумно.
— Почему? Против меня нет никаких улик, — ответил Кристиан. — Я невинен как новорожденный младенец. И вы тоже, ваша светлость. Против нас есть только одна свидетельница, но я заставлю её говорить в нашу пользу. Кроме того, если я не приду сам, то за мной тотчас пошлют.
— Наверное, это та самая приятельница, о которой мы с тобой уже говорили?
— И ещё поговорим.
— Понимаю, — сказал герцог, — и не хочу более задерживать мистера Чиффинча, ибо это мой провожатый. Итак, Чиффинч, вели трогать. Vogue la galere![112] — воскликнул он, когда карета тронулась. — Мне случалось видеть и более опасные бури.
— Не мне судить, — заметил Чиффинч. — Ваша светлость — смелый капитан, а Кристиан — лоцман, искусный как сам дьявол, но… Тем не менее я остаюсь другом вашей светлости и буду сердечно рад, если вы выпутаетесь из неприятностей.
— Докажи мне свою дружбу, — сказал герцог. — Открой мне, что ты знаешь об этой приятельнице Кристиана, как он её называет.
— Я думаю, что это та самая танцовщица, которая была у меня с Эмпсоном в то утро, когда от нас ускользнула мисс Алиса. Но ведь вы её видели, милорд.
— Я? — спросил герцог. — Когда же?
— С её помощью Кристиан освободил свою племянницу, когда ему пришлось удовлетворить требования фанатика-шурина и возвратить ему дочь. Кроме того, ему, наверно, захотелось подшутить над вами.
— Я это и подозревал. Я отплачу ему, — сказал герцог. — Дай только разделаться с этой историей. Так, значит, эта маленькая нумидийская колдунья — его приятельница, и они оба решили посмеяться надо мной? Но вот и Уайтхолл. Смотри же, Чиффинч, помни своё слово. А ты, Бакингем, держись!
Но, прежде чем мы последуем за Бакингемом во дворец, где ему предстояло разыграть нелегкую роль, посмотрим, пожалуй, что делает Кристиан после короткого разговора с герцогом. Окольным путем по дальнему переулку и через несколько дворов он снова вошел в дом и поспешил в устланную циновками комнату, где в одиночестве сидел Бриджнорт и невозмутимо читал библию при свете маленькой бронзовой лампы.
— Ты отпустил Певерилов? — торопливо спросил Кристиан.
— Да, — ответил майор.
— Чем же они поручились тебе, что не пойдут прямо в Уайтхолл с доносом?
— Они сами дали мне обещание, когда узнали, что наши вооруженные друзья разошлись. Завтра, я думаю, они сообщат обо всём королю.
— Почему же не сегодня вечером? — спросил Кристиан.
— Они дают нам время спастись бегством.
— Так что же ты не воспользовался им? Почему ты здесь? — вскричал Кристиан.
— А ты сам, чего ты ждешь? — спросил Бриджнорт. — Ты замешан в этом деле не меньше меня.
— Брат Бриджнорт, я старая лисица и сумею обмануть гончих; ты же олень, всё твоё спасение в проворстве. Поэтому не теряй времени, уезжай куда-нибудь в глушь, а ещё лучше — ступай на пристань, там стоит корабль Зедикайи Фиша «Добрая Надежда», что утром идет в Массачузетс. Он может с приливом уйти в Грейвзенд.
— И оставить тебе, Кристиан, моё состояние и мою дочь? Нет, шурин. Для этого мне нужно снова обрести к тебе прежнее доверие.
— Тогда делай что хочешь, сомневающийся глупец! — вскричал Кристиан, с трудом удерживаясь от более оскорбительных выражений. — Пожалуйста, оставайся здесь и жди, когда тебя повесят.
— Всем людям предназначено один раз умереть, — сказал Бриджнорт. — Моя жизнь была не лучше смерти. Топор лесника обрубил мои лучшие ветви, а ту, которая уцелела, чтобы ей расцвесть, нужно привить в другом месте, вдали от моего старого ствола. Поэтому чем скорее топор коснется корня, тем лучше. Я был бы рад, конечно, если бы мне удалось очистить наш двор от скверны разврата и облегчить иго народа-страдальца. И ещё этот молодой человек, сын благороднейшей женщины, которой я обязан всем, что ещё связывает мой усталый дух с человечеством… О, если бы мне было дано рука об руку с ним нести труды во имя нашего благородного дела! Но надежда эта, как и все прочие, исчезла навсегда. Я недостоин быть орудием исполнения столь великого замысла, а потому и не желаю более скитаться в этой долине скорби.
— Так прощай же, отчаявшийся глупец, — сказал Кристиан, который при всём своём хладнокровии не мог больше скрывать презрения к смирившемуся и упавшему духом фаталисту. — Надо же было судьбе связать меня с такими союзниками! — пробормотал он, выходя из комнаты. — Этого безумного фанатика уже не исправишь. Нужно найти Зару. Она одна может спасти нас. Если бы мне удалось переломить её упрямство и подстрекнуть её тщеславие, тогда её ловкость, пристрастие короля к герцогу, неслыханная дерзость Бакингема и кормило, управляемое моей рукой, — всё это ещё помогло бы выдержать бурю, что вот-вот разразится над нами. Но надо действовать без промедления.
В соседней комнате он нашел ту, кого искал, особу, которая посетила гарем герцога Бакингема и, освободив Алису из плена, сама заняла её место, как мы уже рассказывали или, скорее, только намекнули. Она была теперь гораздо проще одета, чем в тот день, когда дразнила герцога, но костюм её по-прежнему был в восточном стиле, который так подходил к её смуглому лицу и жгучему взору. Когда вошел Кристиан, она сидела, закрыв лицо платком, но быстро отняла его и, бросив на вошедшего взгляд, полный презрения и негодования, спросила, зачем он явился туда, где его не ждали и не желают видеть.
— Весьма уместный для невольницы вопрос к своему господину! — усмехнулся Кристиан.
— Скажи лучше — уместный вопрос, самый уместный из всех, что может задать хозяйка своему рабу! Разве ты не знаешь, что с того часа, когда ты обнаружил предо мною свою невыразимую подлость, я стала хозяйкой твоей судьбы? Пока ты казался лишь демоном мщения, ты внушал ужас — и с большим успехом, но с минуты, когда ты показал себя бесчестным злодеем, бессовестным и гнусным плутом, подлым, пресмыкающимся негодяем, ты способен возбудить во мне только чувство презрения.
— Красноречиво и выразительно сказано, — заметил Кристиан.
— Да, я умею говорить, умею также быть немою, — ответила Зара, — и никто не знает этого лучше тебя.
— Ты избалованное дитя, Зара, и пользуешься моей снисходительностью к твоим капризам, — ответил Кристиан. — Разум твой помутился в Англии, и всё от любви к человеку, который думает о тебе не больше, чем об уличных бродягах, среди которых он тебя бросил, чтобы вступиться за ту, кого любит.
— Всё равно, — возразила Зара, тщетно стараясь скрыть своё отчаяние. — Пусть он предпочитает мне другую; никто в мире не любит, не может любить его так, как я.
— Мне жаль тебя, Зара! — сказал Кристиан.
— Я заслуживаю сожаления, — ответила она, — но твою жалость отвергаю с презрением. Кому, как не тебе, я обязана всеми моими несчастьями? Ты воспитал во мне жажду мести, прежде чем я узнала, что такое добро и зло. Чтобы заслужить твоё одобрение и удовлетворить тщеславие, которое ты во мне возбудил, я в течение многих лет подвергала себя такому испытанию, на какое не решилась бы ни одна из тысячи женщин.
Из тысячи? — переспросил Кристиан. — Из сотни тысяч, из миллиона. Нет в мире другого существа, принадлежащего к слабой половине рода человеческого, которое было бы способно не только на такую самоотверженность, но и на во сто раз меньшую.
— Вероятно, — ответила Зара, горделиво выпрямляясь. — Вероятно, это так. Я прошла через испытание, на которое отважились бы немногие. Я отказалась от бесед с дорогими мне людьми, заставила себя пересказывать только то, что мне удавалось подслушать как низкой шпионке. Я делала это долгие, долгие годы, и всё ради того, чтобы заслужить твоё одобрение и отомстить женщине, которая если и виновна в гибели моего отца, то была сурово наказана, пригрев на своей груди ядовитую змею.
