Сэр Роули указал на скамью у кирпичной стены, увитой хмелем. Когда они сели, сборщик податей начал рассказ по всем правилам искусства, то есть издалека:
– Судьба была удивительно ласкова ко мне. Отец, седельщик лорда Астона в Хартфордшире, дал мне возможность учиться. И своими способностями я быстро обратил на себя внимание. Я был силен и в математике, и в языках. Сметлив, быстр и боек…
«Этот на угол не сядет», – с улыбкой вспомнила Аделия подслушанное у Гилты выражение.
Сэр Роули продолжал без ложной скромности:
– Мои успехи своевременно заметил лорд Астон. Он послал меня учиться дальше – в Кембриджскую пифагорейскую школу, где я познавал греческую и арабскую науку. Довольные преподаватели рекомендовали «талантливого юношу» Жоффре де Лучи, канцлеру Генриха Второго, и тот принял меня к себе на службу.
– Сразу сборщиком податей? – спросила Аделия с невинным видом.
– Нет, всего лишь писарем. Однако очень скоро я обратил на себя внимание самого короля.
– Не сомневаюсь.
Сэр Роули обиженно насупился.
– Мне продолжать, – спросил он, – или вы предпочитаете поговорить о погоде?
Пристыженная, Аделия быстро исправилась:
– Нет-нет, продолжайте, милорд. Мне в высшей степени интересно.
«И чего я его поддразниваю? – подумала Аделия. – Да еще в такой трагичный день? Не иначе как из благодарности за то, что он меня так славно поддерживает в трудное время! Забота делает Пико таким родным, что я могу позволить себе вышучивать его… О Боже, неужели… он меня… привлекает?»
Ошеломляющее открытие уже давно зрело в глубине ее души, где медленно и незаметно накапливалась симпатия. Поняв, что сэр Роули не мог быть убийцей, Аделия просто осмелилась признаться себе в существовании притяжения. Как удачно, что она сидела на скамейке. В противном случае ее внезапно ослабевшие ноги могли подкоситься. Врачебный ум констатировал состояние, близкое к отравлению.
«О нет, для меня он слишком легкомысленный человек». Конечно, не ветром подбит, но Пико решительно недостает, скажем так, степенности ученого ума. Спору нет, сэр Роули добр и благороден. И эта его неожиданная деликатная забота… Однако… Нет, это просто ароматы весны одурманили голову – вот и причудилось. Сегодня ее душа в смятении после гибели Симона. Она не в себе, но скоро дурь вылетит. Должна.
Тем временем сэр Роули взахлеб рассказывал о своем повелителе Генрихе Втором:
– …я предан ему душой и телом. Нынче я сборщик податей. Завтра король прикажет – стану… да кем бы меня ни назначили! – везде буду служить господину верой и правдой. – Тут он поднял голову и пытливо заглянул в глаза собеседницы: – Послушайте, а кем, собственно, был Симон Неаполитанский?
Аделия немного растерялась. Трудный вопрос.
– Ну, он… я бы сказала так: он выполнял и различные секретные поручения сицилийского монарха. Разумеется, никаких подробностей я не знаю. Но Симон однажды в шутку заметил, что мы коллеги. Я лечу людей, вправляю вывихи и сращиваю кости. А он лечит ситуации, наводит порядок в мозгах и поправляет сломанные отношения.
– А, посредник. Тайный посредник. «Ничего не предпринимайте, я пошлю Симона Неаполитанского – он все уладит!»
– Ну да. Что-то вроде.
Ее собеседник понимающе кивнул. Поскольку Аделия заинтересовалась сборщиком податей, она разом вспомнила все, что о нем известно, сложила два плюс два и пришла к ясному выводу: сэр Роули Пико тоже «посредник». И та же фраза, но с другим именем звучала из уст короля Англии – на анжуйском диалекте французского: «Ne vous en faites pas, Picot va tout arranger[5]».
– Но вернемся к моему рассказу, – сказал сэр Роули. – По-настоящему он начинается, как ни странно, именно с мертвого ребенка…
Речь шла о Вильгельме Плантагенете, наследнике английского и, соответственно, нормандского трона. Он был сыном от брака короля Генриха Второго и королевы Элеоноры Аквитанской. Родился в 1153 году. Умер в 1156-м.
– Генрих весьма скептически относился к крестовым походам, – продолжал сэр Роули. – В том числе и по одной пикантной практической причине. Как он выразился: «Чуть ты с родины – и враз у какого-нибудь гада задница свербит на твой трон!» Зато его мать, королева Элеонора, поддерживала крестоносцев. Сопровождала первого мужа во время похода в Святую землю.
Аделия знала, что Элеонора, еще при жизни, стала фигурой легендарной у народов Европы. Про ее храбрость и упорство в борьбе с басурманами слагали песни. Язвительной Аделии она всегда представлялась чем-то вроде амазонки с обнаженной грудью, которая рвется в Иерусалим, волоча за собой на аркане супруга Людовика – набожного, но вялого и трусоватого французского короля.
– Крохотный Вильгельм, как заговорил, сразу стал хвалиться, что и он пойдет воевать за Святую землю – дайте только подрасти! Малышу подарили маленький меч – копию настоящего. А когда он внезапно преставился, не выполнив обет стать крестоносцем, Элеонора стала настаивать: «Отвезите на Восток хотя бы игрушечный клинок!»
Аделию это тронуло до слез. На улицах Салерно она часто видела, как идущие в крестовый поход несут с собой мечи тех умерших, которые не успели выполнить обещание сразиться за Гроб Господень. Это были клинки отца, дяди, брата, а порой бутафорское оружие малолетнего сына. Потому что даже дети давали обет стать крестоносцами.
День-другой назад Аделии, возможно, и в голову бы не пришло расчувствоваться по поводу рассказа Пико. Однако смерть Симона и новое, неожиданное чувство к сэру Роули пробудили в ней болезненную, сентиментальную жалость ко всем страдальцам мира. О, сколько в нем несчастных!
– Король долго не соглашался отрядить кого-нибудь в Святую землю, – продолжал сэр Роули. – Простого слугу с подобным высокоторжественным поручением не пошлешь, а видные люди дома нужны. Разве Бог откажется принять в рай трехлетнего ребенка только потому, что тот не выполнил обет сражаться за Гроб Господень? Однако королева настояла на своем. И вот, примерно семь лет назад, король попросил одного из своих анжуйских дядюшек, Жискара де Сомюра, отвезти игрушечный меч усопшего Вильгельма в Иерусалим. – Тут сэр Роули опять ухмыльнулся и объяснил как бы в скобках: – Наш Генрих – мудрейший из мудрых. У любого его поступка не меньше двух причин. И лорда Жискара он выбрал неспроста. Жискар и телом крепок, и энергичен, и Восток ему уже знаком. Да только, как все анжуйцы, де Сомюр крайне горяч. Он только что поссорился со своим могучим вассалом, и в Анжу назревала война. Поэтому было очень кстати услать Жискара подальше от дома – Бог даст, за время его отсутствия страсти поулягутся и конфликт утрясется без долгого и ненужного кровопролития. Король снарядил дяде отряд конных рыцарей. А для пущей безопасности решил послать с ним искусного в дипломатии человека. Как Генрих выразился: «Если запальчивый дуралей во что-нибудь вляпается, то рядом должен быть головастый малый, который вызволит его из беды».
– И этим человеком оказались, конечно, вы, – с добродушной усмешкой закончила Аделия.
– Ну да, – согласился сэр Роули, гордо улыбаясь. – Поскольку меч Вильгельма вез именно я, то король возвел меня в рыцари. Элеонора саморучно закрепила игрушечный клинок покойного сына на моих латах. Так я и нес его до самого Иерусалима – на своей спине, не снимая!
Ах, Иерусалим! Дивный, святой город! Но как первые крестоносцы его завоевали – загадка. Воистину только с Божьей помощью! Все было против них. Орды неверных. Жара и жажда, болезни и скорпионы. Заморенные лошади падали под всадниками. На руках вскакивали волдыри от ожогов, если в полдень касался своих доспехов! Но рыцари-первопроходцы преодолели все помехи и разбили превосходящего числом и силой противника.
Однако, по словам сэра Роули, крестоносцы быстро изнежились в завоеванных землях. Второе поколение погрязало в восточной роскоши, усвоило арабские обычаи и манеры, даже местную одежду переняло. В итоге не всегда можно было угадать, кто перед тобой: христианин или мусульманин.
Сборщик податей живо описал мраморные дворцы рыцарей: с огромными садами («Среди пустыни!»), где бьют фонтаны, с дивными бассейнами («Поверьте мне, любой султан позавидует!»). Обзавелись крестоносцы, разумеется, и своими гаремами.
