— Случайно.
Кеп ее взял двумя пальцами, как лезвие.
— Детством занимаются. 'Иван, селедки нет, собирай комсомольское собрание'. Хоть бы новенькое чего придумали.
Скомкал ее, кинул за борт, через окно.
— Больше мне таких не подавай. Делать тебе нечего.
— А я чего? — «Маркони» мне подмигнул. — Они на совет капитанов настроились, знают волну.
— Врешь ты все. Сам на них настроился.
— Проверьте.
Кеп поглядел на часы. И правда, пять было, как раз совет капитанов. Он ушел в радиорубку и там, слышно было, забубнил:
— Восемьсот пятнадцатый говорит. Здравствуйте, товарищи. Сегодня первая выборка у нас. Взяли маловато, одиннадцать бочек. Глубина шестьдесят. Сегодня думаю метнуть на восемьдесят. Есть у меня предположение…
Вышел мрачный, походил по рубке, снова пошел смотреть эхолот.
— Пишет все, пишет… Мелочь пузатую. Или планктон. Ладно, пойду к себе. А ты позови, когда чего- нибудь дельное напишет. И следи, как полагается, а то ты ему лекции читаешь…
Откуда он наш разговор слышал? Наверно, по трубе из своей каюты. Она хоть и заткнута свистком, но услышать можно, если ухо пристроить.
— Ему не я читаю, — сказал третий. — Ему «дед» читает, в механики зовет.
Кеп себя постучал пальцем по лбу, — мне видно было краем глаза.
— Чем бы дите ни тешилось…
Пошел было, потом опять вернулся, поскреб щеку.
— Между прочим, это мысль он подал, собрание тоже надо провести. Есть кой-какие вопросы.
— Значит, не зря я вам радиограмму подал? — спросил «маркони».
Кеп рассердился:
— Делом займись, Линьков. Аппаратуру свою изучай, повышай квалификацию. Тоже детством занимаешься.
Я потом спросил:
— Почему это он «деда» не любит?
— А кто кого любит? — спросил «маркони».
— Точней на курсе, — сказал третий. — Вправо ушел. Не ходи вправо.
Больше мы не говорили.
Потом я сменился и пошел глупыша проведать. Он уже всю селедку успел сожрать, и поднагадил, конечно. Я ему все почистил, потом надергал из шпигатов еще несколько селедин. Там они всегда застревают, никакой струей их оттуда не вымыть.
Фомка поглядел на это богатство, одну заглотил сразу, а другие накрыл крылом. Он уже меня совсем не боялся, не зарывался головой в перья, когда я руку подносил. Но с крылом у него плохи были дела, я чуть задел случайно, и он закричал, забился. И потом уже смотрел на меня сердито, только и ждал, когда я уйду. Вся дружба наша полетела прахом…
11
Собрание мы в этот же день провели. Не комсомольское, правда, а судовое. Рыбу все не могли найти, и кеп решил даром времени не терять.
Собираемся мы в салоне, — где же нам еще. Ну, летом в погожий день можно и на палубе, а так — в салоне, это у нас самое большое помещение. Почти все оно занято столом, с двумя лавками, на одном краю стоит кинопроектор, а против него — простыня натянута вместо экрана. В камбузной двери — окошко, оттуда кандей подает «юноше» миски и кружки, и в это же окошко они смотрят фильмы.
Набились плотно, все пришли, кроме вахтенных. Кеп нам сделал доклад: рейс у нас — сто пять суток, за это время мы пять раз должны подойти к базе, сдать пять грузов, а шестой — повезем в порт. Всего план у нас — триста тонн, за выполнение плана — премия двадцать процентов, за каждую тонну сверх — по два процента премии… Каждую экспедицию мы это внимательно выслушиваем.
— Ну, высказывайтесь, моряки, сколько берем перевыполнения?
Помолчали. Крепко помолчали. Потом Шурка высказался — он у кинопроектора сидел и крутил ролик. С другой стороны ролик крутил Серега.
— Это как заловится, — сказал Шурка.
— Но обязательство-то взять — нужно.
Опять помолчали. Васька Буров попросил слова и брякнул, как в воду кинулся:
— Триста одну тонну! Кеп усмехнулся.
— Всего-то одну? Ну, Буров, ты даешь стране рыбы!
— Да хоть четыреста, разве жалко. Только не заловится. Жора-штурман, которого мы секретарем выбрали, разрешил наши сомнения:
— Об чем спор? В прошлый раз на триста двадцать взяли обязательство, а вьшовили триста пять. И — что? Такие же сидим, не похудели.
Так и проголосовали — за триста пять. Кеп не стал спорить, записали это в протокол.
Только прошу заметить, — кеп сказал. — Если мы как сегодня будем брать, этак мы в пролове окажемся, как пить.
Дрифтер только того и ждал.
— А это уж не от нас зависит. Мы со своей стороны — все приложим. Но кто ее ищет? Штурмана. А они должны искать по всей современной науке, чтоб зря не метали бы, как вчера.
Третий заерзал на лавке, шрам у него побелел.
— Сколько нашел, столько и застолбил. Значит, не было косяка побольше.
Дрифтер на него не глядел.
— Вопрос у меня в связи с этим.
— Давай свой вопрос, — кеп сказал.
Лицо у дрифтера засияло, залоснилось.
— Вот у нас некоторые штурмана без дипломов ходят. Могу я им доверять, когда они на мостике? И жизнь свою доверять, и рыбу.
— Кого имеешь в виду?
— А пусть он сам выступит, собрание послушает. Все поглядели на третьего. Он встал, весь красный.
— Кто тебе сказал, пошехонец, что у меня диплома нет? Могу показать.
— Мне чужого не надо, я на твой хочу поглядеть.
— Черпаков, — кеп сказал, — что у тебя с дипломом?
— Да, — сказал дрифтер, — объясни собранию.
— Есть у меня диплом. Только справки нет об экзаменах.
— Где же ты ее потерял? — спросил дрифтер.
— Не потерял, а в порту оставил.
Дрифтер взревел:
— Попрошу в протокольчик! Справки при себе не оказалось.
— Не гоношись, у меня только два экзамена не сдано.
— Попрошу в протокольчик! Два экзамена не сдано. Как же тебе его выписали, если не сдано?
— Ну, выписали. Обещал попозже сдать. В рейс надо было идти, вот и выписали.
— Сколько ж поставил? Литр? Или полтора?
— Не твое дело, пошехонец.
— Черпаков, — кеп сказал. — Чтоб ты мне оба экзамена сдал срочно. Какие у тебя не сданы?
