обнаружилось, что все ее существование основано на лжи.
Это было горькое, страшное время. Иногда девушке казалось, что все происходит с кем-то еще, а не с ней, что сейчас она проснется и все будет хорошо. Но у нее на руках имелось доказательство — неопровержимое, абсолютное.
Лишь через несколько недель после автокатастрофы Джинни начала разбираться в материнских вещах. Отказавшись от помощи друзей; она заставила себя взяться за дело.
В один прекрасный весенний день она сидела в маленькой комнатке, где мать обычно занималась шитьем. Сквозь высокие сводчатые окна светило солнце. Бледно-желтые нарциссы, посаженные еще ее родителями, медленно покачивались на ветру, навевая мучительные воспоминания. Именно тогда на дне почти пустого ящика для белья она нашла завернутую и перевязанную коробку. И в это мгновение вся ее жизнь рухнула.
Даже сейчас ей с трудом верилось, что Том Браун, умерший два года назад, человек, которого она всегда считала таким нежным и преданным отцом, на самом деле не был кровно связан с нею, а она появилась на свет в результате короткого и очень страстного романа ее матери в Гонконге.
Вся эта история была описана в дневнике и нескольких письмах, которые лежали спрятанными столько лет. Джинни знала, что, если бы не автокатастрофа, о них никто бы и не узнал. Скорее всего, ее мать со временем уничтожила бы коробку. Потеряв за короткое время обоих родителей, Джинни до сих пор была безутешна. А теперь вот новое открытие. Все сомнения, за которые она могла бы уцепиться, развеяло письмо ее матери к полковнику Хьюго Ванбругу, адресованное в отдел военного атташе посольства США в Сайгоне.
Это было страстное письмо, но в то же время, трогательное и беспомощное. В нем мама сообщала, что в результате их связи она забеременела. Но письмо так никогда и не было отправлено. Возможно, потому, — объяснение нашлось в дневнике, — что к этому времени они уже решили расстаться.
Джинни чувствовала, что, читая этот лихорадочный, бередящий душу и очень личный рассказ о любви, вторгается в чужую жизнь. Но, как быть, если такая история касается лично тебя?..
Теперь она припоминала, что изредка в матери проглядывала более страстная женщина, чем та, которая обычно держала свои эмоции под строгим контролем, в то время, как ее отец… о нет, вернее сказать, человек, которого она всегда считала своим отцом… у Тома Брауна был спокойный, мирный, уравновешенный характер. Все знали его, как хорошего человека, доброго мужа и отца. Правда, он не был похож на мужчину, который мог бы увлечь Джейн…
Джинни часто задумывалась об их явном несоответствии. Но, какой ребенок не задумывался о тайне сексуального притяжения своих родителей!.. Однако в данном случае можно только сказать, что Джейн была необычайной женщиной, красивой даже в не очень молодом возрасте. А Том был самым обыкновенным англичанином, не красавцем, но и не уродом. Может, когда они оба были молоды, когда познакомились и поженились, все было иначе.
Очень сложно судить об этих вещах. Сегодня умная женщина не рассматривает замужество как основную задачу, и трудно понять ту, которая связывает себя на всю жизнь в девятнадцать лет.
Отец Джейн был военным и служил в Германии. Там она и познакомилась с Томом, военным стоматологом… Да… молоденький майор, хорошенькая девушка; возможно, они даже безумно влюбились друг в друга.
Но одно было абсолютно ясно. Когда Джейн на несколько недель осталась одна в Гонконге, — Том был отозван в Лондон на какие-то курсы, — она встретилась с Хьюго Ванбругом. Их сразу потянуло друг к другу. Они не могли и не хотели контролировать свои чувства, что было очевидно из одного из писем — нескольких, тонких, пожелтевших страничек, хранившихся в коробке. В нем он раскрывал свою душу и проклинал судьбу за то, что они не встретились до того, как связали себя брачными узами.
Из дневника было ясно, какую муку испытывала Джейн, пытаясь обойти религиозные законы, которые запрещали развод; она страстно желала сделать это, но, в конце концов сдалась.
Да, я знаю, что предала Тома и мой брак, что до конца жизни меня будут мучить угрызения совести, но все равно, Хьюго, я всегда буду благодарить Бога за то, что Он послал мне тебя. И я буду любить тебя до конца жизни.
Думаю, ребенок был зачат две недели назад, в нашу последнюю ночь. Столько радости и такая безысходность! Но завтра возвращается Том, и если, как мы решили, наши жизни вернутся в нормальное русло, то он никогда не узнает, что ребенок не его. Что хорошего, если я скажу ему правду? Это разобьет ему сердце. Ведь он любит меня, ты это знаешь. В течение нескольких месяцев — со дня обнаружения писем и до поездки в Нью-Йорк — мысли о матери и Хьюго Ванбруге целиком владели вниманием Джинни. Предполагала ли Джейн, что когда-нибудь ее дочь узнает правду о своем рождении? Или она намеревалась, в конце концов уничтожить все улики? Как знать? И отчасти именно эта неуверенность и привела ее в Соединенные Штаты.
К семи тридцати Джинни полностью взяла себя в руки. Странная реакция на мужчину, с которым она познакомилась днем, — результат эмоционального потрясения и слишком живого воображения. Недавние события сделали ее очень уязвимой, а тут еще неожиданный обморок. Да и личность Джейка Ванбруга — нечто среднее между сэром Галахадом[1] и Ричардом Гиром.
Во всяком случае, она никогда раньше не была восприимчива к мужской красоте; и сейчас определенно неподходящее время, чтобы заниматься этим. Она сардонически улыбнулась своему отражению.
С другой стороны, хорошо, что ее вид внушает ей чувство уверенности в себе. Она надела длинную юбку, которая красиво колыхалась над блестящими черными туфельками. Юбка была нарядной и изысканной и подходила для любого места, куда бы он ее ни повел. Зеленый шелк плавно облегал стройную фигуру, переливаясь в лучах света. Еще на ней была тщательно выбранная белая батистовая блузка с пышными длинными рукавами и высоким строгим воротничком, вынуждавшим ее гордо держать голову. Кроме того, она надела старинные серебряные сережки с бриллиантами, которые сверкали сквозь темные волосы.
В общем, она убедилась, что ее старания не пропали даром. В сияющих карих глазах опять горели искорки, на гладких щеках играл легкий румянец — ну и что из того, что все это было результатом умело наложенного макияжа? Ее довольная улыбка была чарующей; новая помада цвета спелой сливы очень ей шла, подчеркивая белизну зубов.
Джинни вспомнила, как один из друзей родителей как-то заметил:
— Как здорово, Том, что твоя дочь может служить прекрасной рекламой твоего искусства.
И все это время…
В груди привычно заныло, но в этот момент раздался телефонный звонок. Ей сообщили, что ее ждут внизу. Сердце Джинни упало. Девушка заставила себя на минутку присесть и успокоиться, прежде чем взять сумочку, закрыть за собой дверь и пройти к лифту так безразлично, будто у нее была назначена встреча с банкиром.
Джейк был потрясающе красив, как она себе и представляла. Волосы цвета воронова крыла в отсвете лампы отливали бронзой. Выступив вперед, он протянул ей руку.
— О-о… — Губы Джейка одобрительно изогнулись, удивительные фиалковые глаза сияли, впитывая малейшие детали ее внешности — от блестящих шелковистых волос до полных губ, интерес к которым сильно взволновал Джинни.
Она едва ли могла вспомнить, какими банальными приветствиями они обменялись. Спустя мгновение они уже ехали в его лимузине. Автомобиль легко скользил, пробираясь сквозь оживленные улицы, и наконец подъехал к стоянке перед небольшим, скромным ресторанчиком в стороне от магистрали.
— Спасибо, Стив. Заезжайте за нами через два — два с половиной часа.
Шофер, одетый в форму, помог ей выйти из машины. Они прошли в зал. И хотя снаружи ресторан не бросался в глаза, внутри царила изысканная роскошь.
Они сделали заказ и сидели, потягивая охлажденное белое сухое вино, которое Джинни нашла очень вкусным. Джейк подался вперед, положив локти на хрустящую белоснежную скатерть. Его проницательный взгляд соблазняюще скользил по ней.
— Теперь расскажите мне, о чем именно вы хотите поговорить с моим отцом?
Джинни осторожно поставила бокал на стол, опустив глаза и размышляя о том, как справиться с
