дьявол трижды искушал в пустыне иудейской, и трижды лукавый был отвергнут Спасителем. Ибо по крещении своем Иисус, руководимый Духом Святым, проникся мыслью о приуготовлении себя к предстоящему подвигу постом и молитвой в полном уединении и удалился в бесплодную пустыню. И вот в час крайнего изнурения Богочеловека душевной сорокадневной борьбой явился к Нему дух злобы, завистник и враг человека искони. Не вспоминал ли он тогда свою первую победу над человеком в раю? Его ли гордости не возмечтать о новой победе и над Сыном Божьим и тем навек воцарить над миром? Ему ли допустить исполнения тяготеющей над ним угрозы быть сокрушенным под пятой обетованного Богочеловека?
И дух Тьмы, ослепленный гордостью своей, решился искусить Господа, проследив за крайним напряжением сил человеческого естества в Богочеловеке. Написано: «Когда Он, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал, приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих.
Потом берет Его дьявол в святой город и поставляет Его на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедаю о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Иисус сказал ему: написано также: не искушай Господа Бога твоего.
Опять берет Его дьявол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи. Тогда оставляет Его дьявол, и Ангелы приступили и служили Ему»[9].
Смотри: словом Божиим отражает Христос все три искушения. «Не хлебом одним будет жить человек…» — возражает Он на первое из них и указывает тем искусителю, что не станет творить чудеса, дабы избавиться от мук телесных, ни от сущих, ни от грядущих. Он указывает также на духовную пищу, которой питается человек истинно верующий, когда забывает на время о пище телесной, не имея нужды в ней; эта духовная пища есть слово Божие, Божественное учение, ибо сказано: «Всякое слово Божие к алчущему подобно пище поддерживает жизнь его».
Замысел же второго искушения состоит в том, чтобы возбудить в Иисусе желание вынудить чудо со стороны Бога, тем самым обнаружив в Нем тщеславие, самонадеяние и духовную гордость. Если Ты Сын Божий, как бы говорит дьявол, то Бог для Тебя все сделает, сотворит чудо по одному Твоему желанию. «Не искушай Господа Бога твоего», — возражает ему Христос. Смысл этого ответа таков: не должно требовать от Бога чуда по своему волеизъявлению, ибо лишь один Всевышний знает, когда следует явить волю свою.
Открывая пред взорами Христа все царства мира и славу их, продолжает дьявол искушать Его, говоря: «Все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне». Это еще более дерзкое, чем два первых, искушение Господь опять отражает словами Писания, но предварительно всемогущим словом своим повелевает искусителю прекратить свои действия: «Отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи».
Сущность и сила этого последнего искушения состоит в том, что Христу предлагается внешняя царская власть над миром вместо предначертанного волей Его Отца пути искупления вины человечества через крестную смерть, воскрешение и основание всемирного духовного и вечного царства… И снова тверд духом Спаситель, и отражен нечистый. Лишь осознав тщетность своих попыток, оставил Его князь Тьмы, и тогда ангелы приступили и служили Ему.
Помни, брат мой Герман, что дьявол-искуситель и грешные наклонности скрываются внутри нас самих, и порою нестерпимо кажется, что власть нечистого сильна и неприступна. Но ведь Иисус имел ту же человеческую природу, что и мы, и Он одолел все искушения — значит, и мы имеем надежду устоять и спастись, и надежда эта дарована нам Им самим… Верою и молитвою спасешься.
Покойный ныне брат Кристофер будто предвидел, что настанет день, когда Герман тоже подвергнется искушению. Это случилось во время их новой встречи с Софи — именно так звали женщину, которую Герман спас в лесу. Он вновь увидел ее через несколько дней, когда посетившие монастырь паломники сказали ему, что женщина поправилась и просит о встрече с ним. Герман согласился не сразу. Он стеснялся своего изуродованного тела и совершенно не знал, как нужно вести себя с женщинами. Герман осознавал, что при свете дня никакая из них не может счесть его достойным внимания. И хотя такие мысли могли бы показаться странными для монаха, не стоит забывать, что Герман был молод и девственен и ему подобные размышления были простительны.
Под вечер он все же решился навестить ее в деревне, а увидев, не поверил своим глазам. Софи набралась сил, смыла кровь с лица и платья, расчесала волосы и стала еще прекраснее, чем прежде.
— Ты просила, чтобы я пришел, — сказал ей Герман, войдя в хижину и смиренно опустив глаза. — Вот он я. Что может сделать для тебя скромный слуга Господень?
Он не подавал виду, что пребывает в смятении, но на самом деле его сердце бешено колотилось. Герман с трудом понимал, что с ним происходит. Софи подошла к нему, взяла его руку в свои и поднесла к губам.
— Я обязана тебе жизнью, — тихо произнесла она бархатистым голосом. Софи говорила, путая французские и латинские слова. — И хотела с тобой увидеться, чтобы отблагодарить за доброту… Это не ты, а я хочу что-то сделать для своего ангела-спасителя. И хотя это был не мой выбор — я лучше предпочла бы смерть, чем принять жизнь из рук католика, — я тебе очень признательна. Ты, очевидно, хороший человек.
Герман попытался выдернуть руку.
— Что ты такое говоришь? — испуганно воскликнул он и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что они одни. — Чем не угодила тебе католическая церковь? Ты еретичка??? Не кощунствуй, неровен час услышит кто, тебя просто сожгут!
— Не прячь глаза, посмотри на меня, — ответила на это Софи. Их взгляды встретились. — У тебя замечательные, добрые глаза… Но в них грусть… Постой, ты ведь не всегда был горбуном, так? Присядь, расскажи мне о себе, прошу тебя, — ласково добавила она. Но Герман решительно отстранился.
— На все воля Божья, — сказал он, — я не хочу об этом говорить.
— Хорошо, — Софи погладила его руку, — быть может, позже… Тогда позволь, я расскажу тебе, кто я и откуда, а ты — спаситель и отныне покровитель мой — потом решишь, жить мне или умереть от рук палача. Прошу тебя, выслушай.
Герман повиновался.
— Я из города Безье, что в Лангедоке… — начала было она, но тут же остановилась, так как при этих словах Герман вскочил и в ужасе забился в угол хижины. Кровь отхлынула от его лица. Он стал белее снега.
— Что? Что ты сказала? — прошептал он. — Так ты — из еретиков-альбигойцев?
В те годы каждый католик знал, что Папа объявил крестовый поход против еретиков-альбигойцев и послал огромную армию в Лангедок на искоренение катарской ереси. Иметь с ними дело или предоставлять убежище еретикам считалось страшным грехом.
— Прошу тебя. — Софи снова приблизилась к нему, взяла его руку и прижала к своей груди. Грудь была мягкой и упругой одновременно, а прикосновение — просто волшебным… Герман вдруг ощутил внутри себя какое-то новое необыкновенное чувство, мгновенно, как бы ниоткуда возникшую силу, волнующее и приятное возбуждение.
— Выслушай меня, умоляю, — попросила Софи, — только выслушай.
На ее глазах выступили слезы.
Теперь Герман не стал вырывать руку. Он был чрезвычайно взволнован и потому просто опустился на пол хижины и приготовился слушать.
— Я принадлежу одной из самых благородных семей Лангедока, — Софи продолжила свой рассказ тихим убаюкивающим голосом. Она будто рассказывала детскую сказку. — Мы, альбигойцы, верим в чистоту духа, созданного добрым Богом Нового Завета, и порочность Тьмы, созданной злым Богом Ветхого Завета. Ибо есть два бога — Добра и Зла. Я знаю, что ты веришь в единого Бога. Но предположи, к примеру, что твой «единый» Бог благ, справедлив, свят, мудр, праведен, всемогущ и знает все сущее еще до того, как
