день сотворения их… И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь…» И еще: «Бог создал человека для нетления и сделал его образом вечного бытия Своего». А также: «Когда Ева была в Адаме, не было смерти. После того как она отделилась от него, появилась смерть. Если она снова войдет в него и он ее примет, смерти больше не будет, поскольку как дух без тела, так и тело без духа есть легкая добыча для сатаны». — Аббат положил свиток на стол и продолжал торопливо говорить: — Но вот что самое важное: по словам этого иудея, которые мы выпытали у него на допросах, в Иерусалимском Храме, где теперь, как вы знаете, высится Храмовая гора, хранились предметные доказательства, некие вещественные свидетельства двуединой сущности Всевышнего. И коэны утверждают, что эти сокровища все еще могут быть там!
Если допустить, хотя бы только на мгновение, что они говорят правду и упомянутые сокровища можно найти, это будет означать, что иудейские рукописи истинно повествуют о Его Божественном замысле даровать нам спасение уже в земной жизни через воссоединение двух начал… И именно таким образом сделать это, чтобы видимые образы мужеского и женского в Творце — Иисус и Мария — вместе принесли благую весть ради спасения мира… И что именно так следует понимать тайный смысл заповеди Господа нашего Иисуса Христа «Да любите друг друга», дарованной Его устам самим Всевышним.
Аббат сделал еще один глоток вина, чтобы смочить горло, и заговорил снова, на этот раз очень медленно. Гуго его больше не перебивал, лишь внимательно слушал.
— Мне страшно даже подумать о том, какой ересью являются все эти так называемые свидетельства о союзе Господа нашего Иисуса Христа и Марии и чем грозит распространение такой ереси, — произнес Безю. — Сейчас невозможно ни проверить, ни опровергнуть слова этого иудея, поскольку никто в городе больше не знает древнееврейского языка, а ведь все это может быть просто его злобной выдумкой, грубой ложью, призванной опорочить светлый лик Спасителя. — При упоминании о Господе аббат перекрестился. — Впрочем, я теперь опасаюсь показывать эти рукописи кому-то еще. Возможно, помощник раввина сказал нам неправду, но возможно и обратное… Однако… — Аббат перешел на шепот и, пристально глядя в глаза сидящего напротив рыцаря, продолжил: — Только представьте себе, какую власть сможет получить тот, кто найдет сокровища Иерусалимского Храма… Я хочу предложить вам снова отправиться в Святую землю, в Иерусалим. Только там, в недрах горы Мориа, можно найти подтверждение тому, что написано в иудейских рукописях. Ваша знаменитая вера, отвага и честность рыцаря Иисуса Христа станут залогом успеха, я уверен в этом. — «А еще, — подумал аббат, — хорошо то, что вы не умеете ни читать, ни писать…»
— Что тебе с этого, аббат? — уже ровным голосом спросил Гуго де Пейн. Он хорошо понял смысл предложения, и оно его заинтересовало: он был совсем не против снова отправиться в Святую землю, но на этот раз не в составе армии крестоносцев, а за сокровищами иудеев. Гуго де Пейн был знатен, однако беден, ибо крестовый поход принес ему славу, но не богатство, и такое состояние дел начинало его тяготить.
— Я не хочу всю жизнь прожить в этом забытом Богом городке, — ответил аббат. — Предлагаю заключить союз: в случае, если подтвердится то, о чем говорил помощник раввина, и вам удастся найти сокровища Храма, вы поможете мне перебраться в Рим и получить выгодный приход, а там — кто знает! — может, и сам римский престол. В благодарность я сделаю вас самым богатым и влиятельным рыцарем, который когда-либо брал в руки меч и давал клятву верности Иисусу Христу. Езжайте в Святую землю. Возьмите с собой только нескольких людей, самых смелых, надежных и проверенных, свяжите их страшной клятвой, чтобы исключить даже малейшую возможность измены. Вот вам деньги на путешествие.
Аббат встал, подошел к стоявшей на столике в углу комнаты деревянной шкатулке, достал оттуда кожаный кошелек, в котором звенели монеты, и передал его Гуго де Пейну.
— Здесь хватит на отряд в десять человек, — сказал аббат и благословил рыцаря крестным знамением: — Да хранит вас Всемогущий Бог. Сейчас вас проводят в ваши покои, а утром — в путь!
Утром следующего дня благородный рыцарь Гуго де Пейн сообщил аббату, что он принимает условия предложенного союза и немедленно отправляется в Иерусалим. Он отобрал девять самых надежных, закаленных в боях и лишениях рыцарей — крестоносцев из своего отряда, а остальным приказал оставаться в монастыре и ждать дальнейших распоряжений. Тогда еще никто не знал, что оставшиеся в аббатстве рыцари будут дожидаться новых распоряжений от своего патрона ни много ни мало, а целых девять лет и что еще задолго до этого срока одним пасмурным утром аббат Безю скоропостижно скончается в своей келье от неизвестной болезни…
Глава 4
Досифей
Работа над обнаруженными в тайнике дневниками продвигалась весьма успешно, хотя, откровенно говоря, содержание записей не представляло для Трубецкого особенного интереса. Одно дело — изучение древних уникальных рукописей, расшифровка которых дает шанс на открытие, другое, как в данном случае, — анализ плохо сохранившегося, но относительно молодого — по историческим меркам — материала, в котором речь шла о множестве подробностей из жизни двора Ее Императорского Величества Елизаветы Петровны. Для Сергея Михайловича все эти интриги и дворцовые сплетни были лишь чем-то вроде театральных декораций для спектакля о запутанной российской истории XVIII века. Впрочем, один из описанных Дубянским эпизодов, случившихся во время киевского вояжа государыни-императрицы, по- настоящему привлек его внимание. Два дня Трубецкой потратил на то, чтобы разобрать и изложить современным языком записи духовника императрицы. И вот что у него получилось.
«Плененная чудным местоположением лавры, государыня путешествовала также и по окрестностям ни с чем не сравнимого в сем отношении Киева. Наслышавшись из рассказов окружавших ее лиц о живописной местности Китаево и о славной истории Свято-Троицкого монастыря в Киево-Китаевской пустыни, она до крайности заинтересовалась ею и пожелала немедленно посетить его. Никак не могла императрица минуть сей древний монастырь, ставший чудесным образчиком крепости веры и служения Спасителю и Господу нашему Иисусу Христу.
Прибыв туда со многими духовными и светскими чиновными особами и поклонившись тому месту, где жил некогда предок ее, великий князь Андрей Боголюбский, государыня услышала о богоугодно жившем близ монастыря пещернике и провидце старце Досифее и пожелала видеть его.
Пещера же Досифеева была устроена высоко на крутой, заросшей густым лесом горе Китаевской, но императрица лично возжелала взойти к ней. Для сей цели наскоро были сделаны деревянные колышки, которые прибиты были затем по всему подъему горы к земле и изобразили, таким образом, подобие ступенек. По ним-то государыня Елизавета Петровна со свитой и поднялась пешком на гору Китай, где в рукотворной пещере в строгом отшельничестве обитал старец Досифей, славившийся по всей Руси своей мудростью. Говаривали, что ни к кому и никогда не выходил сей затворник из своей пещеры, но принимал страждущих и наставлял их на путь истинный через маленькое окошечко. И еще слух шел о нем как о просветленном провидце, которого за служение и чистую веру Господь наградил даром предвидения, высокой святостью и необыкновенной крепостью духа.
Подошедши к пещере Досифеевой, государыня повелела вызвать обитавшего там отшельника. С нескрываемым изумлением отворил Досифей отверстие своего пещерного жилища и узрел пред собою державную посетительницу. Кто-то из свиты громко объявил присутствие императрицы. И тогда отворилась дверца пещеры, и вышел старец на свет Божий. Он был невелик, даже весьма мал ростом, и одет в черную монашескую рясу. Досифей поклонился государыне в пояс, да так и замер. Его низко склоненная голова была покрыта монашеским убором, и лица его нам было вовсе не разглядеть.
— Мир тебе, Досифей! Давно ли спасаться стал, раб Божий? Отчего же ты избрал для себя такую суровую жизнь? — ласково вопросила его Елизавета Петровна.
— Да хранит тебя Господь, матушка-императрица, — смиренно ответствовал старец тихим голосом, не показывая лица. — С тех пор спасаюсь, как душа моя иной жизни не приемлет. А какая печаль привела
