* * *
Валларский священник устроил г-ну Жерому Куаньяру торжественные похороны. Он отслужил по нем панихиду и возвестил отпущение грехов.
Добрый мой наставник был погребен на церковном кладбище. И г-н д'Анктиль дал у Голара ужин всем, кто принял участие в погребальной церемонии. Присутствующие угощались молодым вином и распевали бургундские песни.
На следующий день я вместе с г-ном д'Анктилем отправился поблагодарить священника за его благочестивые труды.
— Ах! Аббат Куаньяр принес нам великое утешение своей назидательной кончиной, — вскричал святой человек. — Не много видел я христиан, что умирали, преисполненные столь возвышенных чувств, и нам должно запечатлеть память о нем достойной надписью на его надгробье. Оба: вы, милостивые государи, достаточно образованны и, конечно, справитесь с делом, я же позабочусь о том, чтобы эпитафия была вырезана на большом белом камне, с сохранением того вида и слога, который вы для нее изберете. Однако ж помните, что, заставляя глаголать камень, вы должны прославлять бога, и только его.
Я просил не сомневаться, что приступлю к делу с наивозможным усердием, а г-н д'Анктиль пообещал со своей стороны придать надписи блеск и изящество.
— Я хочу, — заявил он, — попытаться сложить ее французскими стихами, следуя образцам господина Шапеля[84].
— В добрый час! — напутствовал нас священник. — Не полюбопытствуете ли вы, однако, взглянуть на мою давильню? Вино в этом году будет чудесное, а винограда я собрал столько, что достанет и для моих нужд и для нужд моей служанки. Увы! Не будь филоксеры, урожай был бы еще обильнее.
Отужинав, г-н д'Анктиль потребовал письменный прибор и приступил к сочинению французских стихов. Но вскоре, потеряв терпение, отшвырнул перо, чернильницу и бумагу.
— Турнеброш, — обратился он ко мне, — я сложил всего-навсего два стиха, да и то не уверен, хороши ли они; вот какими они вышли из-под моего пера:
— Две эти строки, — сказал я ему, — хороши уж тем, что они не требуют третьей.
И всю ночь напролет я просидел над составлением латинской эпитафии. Вот что у меня получилось:
D. О. М.
Hic jacet
in spe beatae aeternitatis
Dominus Hieronymus Coignard Presbyter
Quondam in bellovacensi collegio
eloquentiae niagister eloquentissimus
Sagiensis episcopi bibliothecarius solertissimus
Zozimi Panapolitani ingeniosissimus translator
Opere tamen immaturata morte intercepto
periit enim cum lugdunum peteret
Judaea manu nefandissima
id est a nepote Christi carnificum
in via trucidatus
Anno aet LII,
Comitate fuit optima doctissimo convictu
ingenio sublimi
facetiis jucundus sententiis plenus
donorum dei laudator
Fide devotissima per multas tempestates
constanter munitus
Humilitate sanctissima ornatus
saluti suae magis intentus
quam vano et fallaci hominum judicio
Sic honoribus mundanis
nun quam quaesitis
sibi gloriam sempiternam
meruit.
В переводе эпитафия эта звучит приблизительно так:
Здесь покоится,
в надежде на вечное блаженство,
мессир Жером Куаньяр, священнослужитель,
некогда красноречивый профессор красноречия коллежа Бове,
весьма усердный библиотекарь епископа Сеэзского,
автор великолепного перевода Зосимы Панополитанского,
который остался, по несчастью, незавершенным,
ибо преждевременная смерть оборвала сей труд.
На 52 году жизни
презлодейская рука некоего иудея
поразила его кинжалом на Лионской дороге,
и он стал тем самым жертвой одного из потомков палачей
господа нашего Иисуса Христа.
Был он приятен в обращении,
учен в беседе,
отмечен возвышенным гением и щедро
рассыпал забавные шутки и прекрасные наставления,
воздавая хвалу господу и творениям его.
Сквозь жизненные бури пронес он непоколебимую веру.
В своем воистину христианском уничижении,
более озабоченный спасением души своей,
нежели суетным и обманчивым мнением людским,
уже тем, что прожил без почестей в сей юдоли,
вознесен он ныне к престолу вечной славы.
* * *
