– Я пришел увидеть моего сына, и его будут звать не Дикон, а Генрих Артур, чтобы доставить удовольствие нашему королю.
Тогда она резко вскинула голову и почувствовала невыразимое облегчение:
– Николас, вы здесь! О, Николас, они говорят, что он умрет. Он не может. Он не должен!
Николас встал рядом с кроватью, глядя на них. Его совершенно белое лицо говорило о том, что он уже знает, чего ожидать.
– Дайте мне его, – потребовал он.
– Вы не заберете его у меня?
– Нет. Подвиньтесь. – Он сел рядом с ней на кровать, подложив под спину подушки, и взял из ее рук крошечный безмолвный сверток. – Я послал за священником, – сообщил он.
– Нет!
– Его нужно окрестить, дорогая, и девочку тоже.
– Я не позволю назвать моего сына в честь Тюдора.
– Он и мой сын тоже, Элис.
Стук в дверь возвестил о прибытии священника, и Элис поняла, что Николас находится в доме дольше, чем она думала. Она посмотрела на него с осуждением и отчаянием, и он обнял ее свободной рукой за плечи, прижимая к себе.
Кормилица принесла Анну, и когда вся семья и Мэдлин присоединились к ним, священник начал короткую церемонию. Держа руку над головой мальчика, он спросил:
– Кто нарекает этого ребенка?
Рис, который был его крестным, ответил:
– Я.
Элис подняла на Николаса несчастный взгляд.
Он посмотрел на нее с пониманием и нежностью в глазах, которую она так жаждала увидеть:
– Будет изменение, святой отец. Его имя Ричард ап Николас аб Дафидд из валлийского дома Мерионов.
Священник кивнул, и Рис без возражений повторил имена. Когда пришло время называть девочку, ее крестная, Мэдлин, посмотрела на Николаса.
– Имя девочки тоже должно быть на уэльский манер, сэр Николас?
Он взглянул на Элис и улыбнулся.
– Валлийский парнишка и английская девчонка, по-моему, неплохо, а, милая? У меня нет никаких возражений назвать ее Анной. Что скажете насчет Анны-Мэдлин?
Элис посмотрела на довольную улыбку Мэдлин и согласно кивающую Гвинет.
– С вашего позволения, сэр, – обратилась она к священнику, – мы используем три имени, потому что я хочу назвать ее Анна-Мэдлин-Гвинет.
– Длинноватое имя для ребенка, – заметил Николас, – но пусть будет так.
Церемония без обычных перерывов и продолжительной службы скоро закончилась. Когда все вышли, Джонет наклонилась над крошечным мальчиком, все еще спящим на руках отца.
– Теперь я должна забрать его в детскую, сэр.
Прежде чем Элис успела возразить, Николас опередил ее:
– Мы оставим его здесь, с нами. Принесите моей жене что-нибудь поесть, пожалуйста. Думаю, она не ела как следует. Она должна восстановить силы.
Они ели по очереди, чтобы один из них мог держать малыша, а когда день превратился в вечер, Николас взял лютню и стал играть им. Элис совершенно обессилела, и пока он играл, ее веки так отяжелели, что глаза закрылись. Сверток в ее руках стал таким легким, что, когда Николас взял у нее ребенка, она даже не заметила.
Проснувшись, она мгновенно осознала отсутствие Дикона и в панике села на кровати. В комнате царила темнота, если не считать круга света у камина, и сквозь потрескивание огня она услышала приглушенное пение. Николас сидел, сгорбившись, в кресле у камина и тихонько напевал колыбельную их ребенку.
Выскользнув из постели, она осторожно подкралась ближе, но он заметил ее. В его глазах она увидела боль, слезы катились по щекам, и тогда она все поняла.
– Он умер, дорогая, всего несколько минут назад. Я… я подумал, что он может все еще слышать меня, поэтому не перестал петь.
Закричав от боли, она рухнула на колени около его кресла, обняла неподвижный сверток на его коленях и дала волю своему горю.
Николас не мешал ей плакать, пока Джонет, молча появившаяся через несколько минут, не унесла мертвого ребенка, чтобы приготовить к погребению. Тогда Николас встал, поднял Элис с пола и, баюкая ее в своих руках, отнес в постель. Из его глаз продолжали литься слезы, и, забравшись в постель рядом с ней, даже не снимая сапог, он натянул на них обоих одеяло и крепко обнимал ее, пока они оба, измученные, не заснули.
Когда Элис проснулась, он все еще обнимал ее и смотрел глазами, красными от слез.
