облако, на свет внутри его и на звезды, которые его окружают. Звезда, указывающая путь, — это твоя звезда».
Иуда возвел глаза к небу, увидел светящееся облако и вошел в него. Те, кто был на земле, услышали голос из облака: «Ты, Иуда, принадлежишь к великому роду, не имеющему над собой царя. Ты будешь моим посланцем и передашь мое слово».
Максимилиан понял, что Иуда не предавал Христа. Этот апостол был несправедливо оклеветан. Возможно, предателем был Петр, и Иисус узнал об этом в ночь Тайной вечери. Именно Иуда был избран Христом, чтобы распространять его учение. Поэтому Петр вынудил его отправиться в Александрию и окончить свой век в изгнании.
Если все это станет известно миру, то пошатнется краеугольный камень, на котором церковь стояла в течение двадцати веков.
«Что будет, если кто-то узнает, что этот камень — сомнительного происхождения? Как будет жить церковь, если выяснится, что Христа предал Петр, помешав Иуде возглавить ее, как того желал Спаситель?» — думал Кронауэр, рассматривая арамейские символы.
Тут Максимилиан понял, что избранным теперь стал он сам. Ему доверены слова Иуды Искариота. Он, обладатель этой тайны, может начать переговоры о важнейшей сделке. Речь пойдет о жизни и смерти.
Понтифик в одиночестве шагал к тюремной камере. Кардинал Белисарио Данди, возглавляющий разведку и контрразведку, Джованни Билетти, шеф жандармов, и личный секретарь Его Святейшества остались позади. Они ожидали какого-то события, которое никак не наступало.
Усталыми ногами, облаченными в красные туфли, Папа ступал по цементному полу узкого коридора, останавливался перед дверями камер и благословлял заключенных. Наконец он дошел до нужной двери.
Террорист увидел, что понтифик входит к нему, встал на колени и почтительно поцеловал перстень рыбака. Он был приговорен к пожизненному заключению в этих четырех стенах.
Оба уселись. Агджа склонил голову к уху Папы и что-то пошептал. Лицо Его Святейшества сделалось очень серьезным. Теперь он получил ответ на свой вопрос.
Святой Отец вышел из камеры, в упор взглянул на своего секретаря и произнес загадочные слова:
— Будем молиться о том, чтобы насилие и фанатизм оказались навсегда изгнанными из пределов Ватикана.
Чуть позже кардинал Данди объяснил Льенару:
— Агджа знает кое-что, но лишь до определенного уровня. То, что выше, ему неизвестно. Если это заговор, то он задуман профессионалами, а они не оставляют следов. Так что никто ничего и никогда не найдет.
— Вдруг Агджа сказал Святому Отцу нечто такое, что тот не пожелал сообщить даже нам, своим ближайшим сотрудникам? Вы так не думаете?
— Нет, не думаю.
Ночь выдалась просто чудесная. Дождь, ливший несколько суток подряд, наконец прекратился, и Льенар мог совершить свою обычную вечернюю прогулку в ватиканских садах. Здесь не было ни секретарей, ни эскорта, ни докучливых епископов, ни кардиналов, замышляющих очередные пакости. Льенару нравились потаенные уголки итальянского сада, разбитого близ стены Льва Четвертого — энергичного, много строившего понтифика, которому в девятом веке пришлось отражать мусульманские набеги на папские владения.
Кардинал дошел до фонтана, зачерпнул воды, чтобы напиться, и различил среди сумерек человеческий силуэт.
— Добрый вечер, Архангел.
— Добрый вечер, ваше преосвященство, — ответил Максимилиан Кронауэр.
— Что привело вас сюда?
— Я хочу предложить вам сделку.
— Мне?
— Да. В моем распоряжении оказалось то, что вы страстно хотите заполучить.
— Дорогой Архангел, если человеку недоступно то, что он желает, надо научиться желать то, что доступно. За много лет, проведенных в Ватикане, я научился этому.
— Так вы не желаете узнать, что я хочу предложить вам?
— Наверное, послание этого изменника Иуды?
— Возможно, он был совсем не изменником, как мы привыкли считать, даже напротив — апостолом, которого избрал Иисус, чтобы распространять свое учение. Спаситель избрал его, а не Петра.
— Вы же священнослужитель и знаете, что такие институты, как церковь, не любят резких поворотов. Думаете, что нашей пастве есть дело до этого клочка бумаги? Вы слишком высокого мнения о ней. Надо заботиться лишь о мелких секретах. Большие сохранятся сами. Общественность все равно ничему не поверит.
— А если в один прекрасный день эта самая общественность задастся вопросом о том, кто же на самом деле управляет нашей церковью?
— Дорогой Максимилиан, вы оптимист. Впрочем, для молодых это простительно. Сколько веры в личные свободы у того, кто уничтожает людей за деньги! Между прочим, эти люди являются частью той самой общественности! Вы рядитесь в мораль как в смокинг, по особо торжественным случаям. Вот уже много веков общественное мнение — наихудшее из всех возможных, поэтому оно мало меня волнует. Общественность состоит не из граждан, а из потребителей. Да, потребителей чего угодно — вещей, людей, чувств, интересов. Они не пользуются ничем, присваивают, пожирают и забывают. Вот оно, общественное мнение, о котором вы так трогательно заботитесь! Если дать вам изрядную сумму денег, то вы расправитесь с ним без малейшего колебания.
— Так вы не желаете выслушать мои условия? Может быть, мне стоит завтра же показать послание Элиазара корреспонденту «Нью-Йорк таймс»?
— Хорошо. Назовите эти условия.
— Я отдам послание Элиазара лично вам, в собственные руки, при условии, что ничего не случится с Афдерой Брукс, с ее сестрой Ассаль, с адвокатом Сэмпсоном Хэмилтоном и профессором Леонардо Колаяни. Уберите своих ищеек, и перевод послания ни к кому никогда не попадет. Если же с ними что-то случится, пусть по мелочи, пусть даже обычный грипп или царапина, но заставляющие думать, что за этим кто-то стоит, тогда, будьте уверены, это послание станет главной темой для всех газет в мире.
— Когда вы мне его отдадите?
— Сегодня же, если вы согласны выполнить мои условия.
Кардинал на несколько мгновений задумался, потом произнес:
— Прощение — это возможность начать с того места, где ты остановился, а не вернуться туда, где все начиналось. Aliorum iudicio permulta nobis et facienda et non facienda et mutanda et corrigenda sunt.43 Итак, я принимаю ваши условия, взамен жду, что эти четверо будут держать рот на замке.
— Ни один из них, даже Афдера Брукс, не знает, о чем говорится в документе, — заверил его Макс, вынул из кармана кожаный бумажник и достал рукопись. — Вот он. Можете убрать своих собак.
Льенар даже не развернул кусок папируса, чтобы заглянуть внутрь.
— Вы не хотите проверить, что это?
— Дорогой Архангел, тот, кто утратил веру, утратил все. Человек, не имеющий доверия к людям, не имеет его и к Богу. Вы никогда не смогли бы меня обмануть, как и я вас. Мы слишком много знаем друг о друге. Если ваше будущее станет таким, каким я желаю его видеть, то вы будете могущественным орудием в моих руках.
— Никогда больше!
— Почему нет? Важно не то, какой силой обладает власть, а то, насколько разумно, действенно и
