на насекомых и мышей. И кто ее знает, до чего такое губительное действие может дойти, ежели Коротышка прав и в том, что у плесени продолжается мутация?.. Черт возьми, и зачем вся эта штука приключилась с ними? Честное слово, взять бы и уничтожить фиолетовую дрянь, которая портит всем настроение! Так разве с Коротышкой можно повести об этом речь? Как он взбесился перед завтраком, когда зашел полушутливый разговор об уничтожении плесени! А ведь она и вправду может быть опасной… И тогда все равно… Должно быть, и в этом тоже таится причина неприятного ощущения, даже наверно».
Клайд долго смотрел на пламя костра.
«Так бывает, — продолжал думать Клайд, — когда ты после долгих откладываний решишься наконец завтра вечером пойти к дантисту, чтобы вырвать больной, надоевший зуб. Решишь — и кажется, все в порядке, можно забыть об этом. И ты действительно забыл. Вечером идешь к друзьям, все очень хорошо, но тебя мучает какое-то неосознанное ощущение, будто что-то мешает твоему удовольствию. Остается оно и завтра, на работе, — что-то явно не клеится. И даже если ты пойдешь в кино и будешь смотреть очень интересный фильм, все равно что-то мешает тебе; ты ерзаешь на стуле и мучительно соображаешь, в чем тут дело, почему тебя не увлекает ни занимательный сюжет, ни игра любимой актрисы? А когда выходишь из кино, то вдруг вспоминаешь: ведь мне же надо идти к дантисту, садиться в его проклятое кресло и рвать зуб! Вот что мешало настроению, вот что создавало неприятное, досадливое ощущение чего-то несделанного, что все равно придется обязательно делать, как это ни противно… Так и тут».
Фред Стапльтон бросил в догоравший костер окурок сигареты.
— Ну, братцы-кролики, я решил пока что пройтись по лесу с ружьем. Может, что-нибудь и выйдет.
— Сомнительно, — отметил Клайд. — До сих пор, например…
— Я и не собираюсь утверждать, что я великолепный охотник, — решительно перебил его Фред. — Что за скверная манера сразу отбивать у человека всякое желание!
— Ну ладно, ладно, — примирительно ответил Клайд. — Медведей ты не трогай, а если попадется тетерев или фазан, считай, что мы с Джеймсом полностью тебя благословили.
Фред презрительно оттопырил губу:
— Полагается желать так: ни пуха тебе, ни пера!
— Если, как тоже полагается, тебе надо в ответ послать нас к черту, то не затрудняйся, ты сделал это уже авансом. Не так ли, Коротышка?
Джеймс Марчи только вежливо и рассеянно улыбнулся, как человек, мысли которого заняты другим. Фред сплюнул, выражая этим полное неуважение к остротам друга, и пошел к своей палатке. Взяв оттуда ружье и патронташ, он перекинул его через плечо и бросил издали:
— А вы поразвлекайтесь научными вопросами! Может, что-нибудь еще откроете, тогда расскажете мне. В полном объеме!
— Если это до тебя дойдет, — усмехнулся Клайд.
Но Фред, не слушая, уже шел дальше. Он на мгновение остановился возле палатки Джеймса Марчи, заглянул туда и, выразительно скривив нос в сторону друзей, отправился к лесу.
Клайд и Джеймс молча провожали его глазами.
Фред быстро прошел мимо кустов, которые окаймляли начало леса, миновал невысокие заросли свежего молодняка, и над ним сразу же сомкнулся густой и сочный зеленый шатер лиственных деревьев. Старые дубы вздымались вверх, гордо устремляя в вышину хитроумное сплетение узловатых ветвей, из глубины которого, из путаницы и сумятицы бесчисленной листвы, молодых веток и побегов, летел по всем направлениям неумолчный щебет скрытой от глаза птичьей стаи. А могучие корни, оплетенные высокой травой, казалось, поднимали над собой словно веером причудливые узорчатые и широкие листья папоротников, сквозь которые приходилось пробираться с трудом, раздвигая их ногами и безжалостно ломая. Но их было так мною, что урона никто не мог бы и заметить: резные и ярко-зеленые листья папоротников снова смыкались затейливым кружевом над поломанными стеблями, и, может быть, только искусный следопыт-индеец из племени шошонов увидел бы след прошедшего меж деревьев человека.
Фред остановился и с наслаждением вдохнул лесной воздух, пряная прохлада которого почти опьяняла его. И снова, уже в который раз, его поразил необыкновенно резкий переход от пахучего горячего лугового воздуха их поляны к насыщенному влагой, мягко-ароматному и освежающему дыханию леса.
«Тут, братцы-кролики, — подумал он, — природа что надо, без всяких суррогатов и усовершенствований. Прямо бы взять этот лесной воздух, накачать его в жестянки, закупорить и продавать в городе!»
— Покупайте воздух леса без обмана, без обвеса! — тотчас же громко продекламировал Фред Стапльтон свежеиспеченный рекламный стишок. Он сделал это с явным удовольствием, подчеркивая рифмованные окончания, из чего следовало, что толковый агент по сбору объявлений всегда, даже в отпускное время, остается в форме и готов снабдить уважаемых клиентов звонкой рекламой.
«Плохо только, что уважаемые клиенты маловато ценят качества такого агента», — с огорчением тут же отметил он. Норовят, чтобы подешевле да поэкономнее. А то и вовсе отказываются от оригинальной, броской рекламы. Будто агенту тоже не надо заработать! Всем надо, братцы-кролики, особенно мне, иначе ни самостоятельного дела не откроешь, ни даже паршивой лавчонки не купишь. И это с его-то врожденными способностями настоящего, крупного бизнесмена!
— Э, нет, мы еще повоюем с вами! — оглушительно крикнул Фред. — Вот вам, пожалуйста: «Аромат лесной душистый из жестянки ты вдохни и, отведав воздух чистый, все болезни прогони!» Чем не поэзия, ого-го-го!..
Потревоженное внезапным криком пернатое население леса на мгновение прекратило разноголосый щебет, точно прислушивалось, не грозит ли ему какая-нибудь опасность. Но через секунду-две чириканье, воркотанье, заливистое пение и веселое щебетанье возобновилось с новой силой, будто все решительно птицы собирались перекричать друг друга и выразить этим свое возмущение неожиданной помехой. Из-за толстого ствола бука осторожно высунулась любопытная мордочка маленькой белки; ее черные, как бусинки, глаза с интересом поглядывали на незнакомое ей огромное существо под деревьями, которое издавало такие непонятные и громкие звуки.
Фред Стапльтон перехватил ружье на руку и почти не целясь выстрелил. Прогрохотал гром, раскатисто удесятеренный лесными отзвуками, посыпались листья и обрывки коры бука. Что-то влажное, теплое и липкое ударилось о щеку Фреда. Прикосновением руки он смахнул этот предмет и брезгливо поморщился: на пальцах остался след окровавленного кусочка пушистой шерсти и кожи. А белка? Ее не было, заряд крупной дроби разорвал ее крохотное тельце, разбрызгал его во все стороны.
«Чепуха какая, — подумал Фред, — опять я не рассчитал, каким зарядом надо было стрелять. Ну ладно, белок на свете много, одной больше, одной меньше — ничего от этого не изменится. Пусть не будет такой любопытной, а то уставилась черными бусинками прямо на меня, разве можно было не выстрелить? Заряда, конечно, жаль. И попался под руку этот патрон с крупной, как картечь, дробью… Ясно, что разнес белку на куски».
Фред еще раз потер щеку рукой. Неприятное ощущение не проходило. Казалось, что волоски пушистой шерсти белки все еще оставались на коже, щекотали и раздражали. Он вынул из кармана носовой платок, смочил его слюной, старательно вытер щеку и пошел дальше.
Почему-то вспомнилась Мэджи Бейкер. Она теперь только и делает, что жалобно смотрит на него, когда они изредка встречаются, будто он давал ей какие-то обещания, что ли… Нет, дружок, такого не было! Я честный человек и никогда не говорю лишнего. Значит, и обижаться нечего, вот как. Тем более, что всякие обиды, жалобы и ревности у девушек только портят отношения. Все делается скучно и нудно, и чем дальше, тем нуднее. Странно, что они сами этого не понимают! Что нужно серьезному, занятому делами мужчине? Он пришел к девушке, чтобы отдохнуть от этих дел, от всяких неприятностей. Ему нужна ласка, уют, веселая болтовня и очаровательная привлекательность. А не горестные вздохи и огорчения, не жалобы или рассуждения о том, что ты меня, наверно, больше не любишь, а я тебя люблю и страдаю от этого, а ты не приходил вчера и позавчера, когда я ждала тебя… Не приходил потому, что был занят, черт возьми! Занят делами или приятной беседой с такой девушкой, которая не хнычет, не страдает, не занимается кисло-сладкими сантиментами, понятно? Только ведь этого последнего все равно не скажешь, обид будет еще больше…
Сам не замечая этого, Фред Стапльтон горячился все больше и больше. То ли поводом к этому был
