Эдди хохочет и хлопает в ладоши.
Я опять смотрю на Барбару Беррилл. Она отвечает взволнованно-серьезным взглядом, давая мне понять, что не поддастся соблазну и не сообщит никому то, что ей известно; и стойкость она проявляет ради меня, потому что Кит – мой друг и она тоже.
– Выходит, выходит! – громким шепотом объявляет одна из сестер Джист, и мы мгновенно поворачиваемся к дому тети Ди.
На пороге, разумеется, вовсе не сексуальный извращенец с вытаращенными глазами, а полицейский, которого провожает тетя Ди. Он что-то говорит ей на прощанье. Закусив губу, она молча кивает, ее обычно улыбающееся лицо осунулось, и на нем отражается тревога.
– Ой! Вы только на нее посмотрите! – тихо ахает одна из двойняшек Джист.
– Ого, как напугалась, – шепчет вторая.
– Потому что знает: если маньяк один раз вернулся, он обязательно придет снова, – объясняет Элизабет Хардимент.
– Сексуальные извращенцы всегда возвращаются, – подтверждает Роджер Хардимент.
Полицейский идет к калитке; тетя Ди собирается закрыть дверь, но тут замечает нас, снова распахивает дверь и машет нам, сияя улыбкой – как всегда.
Дейв Эйвери, Норман Стотт и Роджер Хардимент бросаются к велосипеду и ставят его вертикально, чтобы было удобно садиться. Мы смотрим на полицейского во все глаза, надеясь, что он сделает официальное заявление о случившемся. Густые рыжеватые усы с опущенными концами придают ему особенно важный вид, однако он не произносит ни слова. Мы расступаемся и молча смотрим, как он ведет велосипед по дороге.
– В «Тревинник» небось, – шепчет одна из двойняшек Джист.
– Это правда? – храбро обращается к полицейскому ее сестра.
Но он не отвечает.
– Папа видел тех, кто там живет, – сообщает ему Дейв Эйвери.
– Днем они дома никогда не бывают, – объясняет Норман Стотт.
– Они только вечером туда приходят.
Сквозь вечнозеленую ограду я вместе со всеми смотрю в заросший сад. Маскировочные шторы на окнах задернуты, вокруг царит привычное, наводящее тоску запустение.
– Может, тот человек все еще прячется где-нибудь за домом, – шепчет одна из двойняшек.
Барбара Беррилл посматривает на меня: как я отнесусь к тому, что таинственного незнакомца вот-вот обнаружат? Во мне просыпаются прежние тревоги.
Однако полицейский, не сворачивая, идет мимо «Тревинника».
С полдюжины пальцев указывают ему на ошибку:
– Вон куда! Не туда! Вот в этот!
Он прислоняет велосипед к столбу у калитки Хейуардов. Я так и знал.
– Это дом Кита, – шепотом объясняет каждый из собравшихся, и все глаза устремляются на меня, потому что я дружу с Китом и, следовательно, отчасти ответственен за то, что у него происходит. Я отвожу взгляд и молчу, чувствуя, что кровь заливает щеки.
Потом ребята дружно поворачиваются и уставляются на полицейского, который дважды стучит тяжелым дверным молотком.
– Миссис Хейуард же сестра миссис Трейси, – считает своим долгом пояснить Элизабет Хардимент.
– Да, а еще может быть, что маньяк побежал сначала в «Тревинник», но потом взял, перелез через забор и набросился на миссис Хейуард, – говорит Роджер Хардимент.
Все снова украдкой косятся на меня. Я упорно смотрю на дом Хейуардов, но, когда дверь открывает мать Кита, невольно отвожу взгляд. Не хочу я видеть, с каким выражением на лице она будет слушать объяснения полицейского о цели его визита.
В конце концов она отступает от двери, полицейский обчищает подошвы о скребок и, войдя в прихожую, в точности как я, опять вытирает ноги о коврик. Дверь закрывается. Я понимаю, что надо что-то сделать. Например, пойти постучаться и рассказать полицейскому все, что мне известно. Но я лишь стою и, старательно не замечая косых взглядов Барбары Беррилл, таращусь, как остальные, на закрытую дверь; мне страшно даже представить себе, что там, за нею, происходит.
Затем все мы оборачиваемся и расступаемся, потому что кто-то пытается пробиться к калитке. Это Кит. Он вернулся домой после уроков и сейчас слезает с велосипеда; от неловкости при виде осаждающей их дом толпы он едва заметно усмехается отцовской усмешкой. В полной тишине не без труда открывает под нашими взглядами калитку и заводит велосипед во двор. Я должен подойти и помочь ему. Должен объяснить, что тут происходит. Но я стою столбом. Только сестренки Джист решают сжалиться над ним.
– Полицейский приехал, – сообщает одна. – Сейчас разговаривает с твоей мамой.
– Насчет того проныры, который прошлой ночью опять заявился, – добавляет другая.
– Он сексуальный извращенец, – гнет свое Роджер Хардимент. – Набросился на твою мать.
Кит не произносит ни слова. На мгновение наши глаза встречаются, и он приспускает веки в знакомой презрительной гримасе. Я ему больше не друг, ведь я примкнул к уличной ватаге. Я быстро отвожу взгляд и замечаю, что Барбара Беррилл внимательно наблюдает за нами обоими.
