– Самого себя. И свободно уйду или останусь пленником.
Сорб сделал шаг назад и раскрыл рубаху, сказав:
– Тебе известно, кто нанес мне этот удар? Подумай об этом воин. Мне было бы стыдно сознаться, что раб нанес мне этот удар.
Инграм подал ему руку.
– Ступай, чужеземец.
Сорб с неудовольствием ушел, а Инграм склонился головой на стол.
Через некоторое время на дворе раздались шаги вооруженных людей и вошел Ратиц, сопровождаемый своими воинами.
– Горячий же ты игрок, – хриплым голосом произнес он. – Первое состязание предложил я, второе – ты. Истинно, высоко ты ценишь себя. Но конь и девушка приятнее мне, чем ты, и я неохотно выполняю твое желание. Но мои воины требуют, чтобы я не отвергал твое предложение. Условие: одна игральная кость и кинуть надо один раз.
– Если я проиграю, то ты получишь за меня выкуп, – сказал Инграм.
– При оценке мы почтим тебя как воина, – подтвердил Ратиц. – Поклянемся!
Они взяли мечи и произнесли клятву.
– Если у тебя есть человек, – продолжил Ратиц, – игральной кости которого ты доверяешь, то произнеси его имя.
– Мой хозяин Мирос, – сказал Инграм.
Мирос отошел в угол хижины, вынул кости из ящика и положил их на стол. Потом бойцы отошли в сторону и прошептали каждый свою молитву.
– Первым пусть кинет потребовавший игры, – сказал Мирос и вложив кость в чашу, дал ее Инграму.
Бледно было лицо туринга, так же как и лицо Ратица. В хижине воцарилось безмолвие. Инграм тряхнул чашей и выбросил игральную кость.
– Пять! – вскричал Мирос.
– Удачно, – сказал Ратиц и кинул.
– Шесть! – вскричал Мирос.
Крики торжества раздались в хижине. Все отошли от Инграма. Несколько мгновений стоял он, наклонив голову. Затем отстегнул свой меч и бросил его на землю.
– Ты мой! – сказал Ратиц, положив ему на плечо руку. – Принесите ивовых прутьев и свяжите ему руки.
…Перед хижиной, где находилась Вальбурга, стоял монах. Его истощенное тело дрожало под лучами теплого утреннего солнца, но мыслями он постоянно стремился к христианской девушке. Ему первый раз в жизни приходилось ухаживать за женщиной и он чувствовал блаженную радость, то улыбаясь себе, то печально и сокрушенно посматривая на небо.
Готфрид услышал невдалеке звон железа и поспешные шаги. Перед ним появился вооруженный Ратиц, а среди его воинов – безоружный, с поникшей головой и связанными за спиной руками Инграм. Ратиц указал на солнце.
– Далек твой путь, юный посланец, а вид твой неприятен моему народу. Кончена игра, начатая в моем доме. Боги даровали мне славу и победу. Но если ты похвалишь меня перед твоим епископом, то готов я исполнить предложенное тобой вчера. Дай чашу и возьми пленницу.
– Хочешь ли выслушать ответ епископа на твой вопрос?
– Говори.
– Ты желаешь отправить послов на запад, ко двору короля Карла и требуешь, чтобы епископ доставил им провожатых и пристойный прием у повелителя франков. Если я правильно выразил твою мысль, то подтверди это.
– Уже много месяцев я не думал о посольстве. Мои воины не опасаются могущества франков. Где их рать? Мы не видим ее.
– Если ты изменил свои намерения, то говорить нам не о чем.
Готфрид отошел в сторону, но Ратиц продолжил:
– На тонких же весах взвешиваешь ты слова человека, чужеземец. Быть может нам угодно отправить послов, а быть может – нет.
Готфрид молчал.
– Не поручится ли человек, которого называют Винфридом, что при дворе повелителя франков ласково встретят моих воинов и удовлетворят их требования?
– Нет, – твердо оказал Готфрид. – Требования твои неизвестны повелителю моему. Все зависит лишь от государя Карла. Епископ может лишь содействовать, что твоих послов выслушают.
– Ты мало сведущ в обычаях порубежников, – сказал Ратиц.
– Возможно, – произнес монах. – Я не могу уйти без девушки и моего товарища, которого вижу связанным.
– Теперь это мой раб. Безумец проиграл мне себя в кости.
