— Поступай как знаешь. Прости, что разорался, я тебе, в конце концов, никто, но… Верочка, ты даже представить себе не можешь, как ты мне дорога и как я за тебя волнуюсь. Ведь ты из тех, кто вечно вляпывается в какие-нибудь неприятности…
За меня никто давно уже не переживал. Обычно со всеми неприятностями приходилось справляться самой. Как же здорово, когда рядом настоящий мужчина! Я почувствовала, что на глазах наворачиваются слезы. Роман это заметил, по привычке достал из кармана чистый носовой платок, протянул мне, решительно поднял чемодан и сумку и сказал:
— Все, с сантиментами покончено. Рыдать и прощаться будем у меня. Гарантирую самый романтический ужин со свечами и цветами.
Роман искренне старался. Он героически отказался от моего предложения помочь с приготовлением ужина. Не очень, надо признать, настойчивого предложения, потому что от волнения я вряд ли смогла бы соорудить даже яичницу.
Рома закрылся на кухне и энергично гремел посудой. Судя по всему, готовилось что-то грандиозное. Мне надоело пялиться в телевизор, и я решила осмотреть обиталище мужчины моей мечты. В его комнату я не пошла — неудобно как-то. Вторая была закрыта. Должно быть, именно в ней и угнездилась та самая птица неведомой Ольги. Странно, мне показалось, что дверь закрыта изнутри.
Я вернулась в зал. Интерьер здесь был самый заурядный: стенка, диван, два кресла, столик, телевизор, видик, музыкальный центр. Некоторую индивидуальность комнате придавал электрокамин с баром. Но в целом все предметы в комнате производили впечатление случайности и непродуманности. Похоже, и к интерьеру дома Роман предъявлял не больше требований, чем к рабочей обстановке.
По-прежнему я не могла найти ничего, что говорило бы о каких-то пристрастиях или увлечениях Романа Коваленко. Видеокассеты со стандартным набором модных фильмов — как современных, так и классических. Компакт-диски — тоже бессистемный набор хитовых мелодий. Классической музыки, к счастью, не наблюдалось, что, с моей точки зрения, говорило в пользу Романа.
Наконец за стеклянной дверцей одного из шкафов стенки я заметила нечто особенное — статуэтку. Подошла, чтобы рассмотреть ее поближе, и почувствовала, как но телу прокатилась холодная волна озноба. За стеклом стоял атлант. Выполненный куда более искусно, чем самобытное творение Степана Изъюрова, он был вполне узнаваем. Земной шар под его ногами не оставлял никаких сомнений. На постаменте статуэтки красовалась табличка с надписью: «Роману Коваленко, пресс-секретарю историко-археологического общества „Атлант“, за выдающиеся достижения в сохранении культуры и изучении истории родного края».
— Чур меня, чур, — суеверно произнесла я и три раза плюнула через левое плечо, надеясь, что это нейтрализует черную магию атлантов.
— Ка-а-ак? — раздался за моей спиной хриплый голос.
Я оглянулась. Сзади стояла птица, которую можно было бы счесть гусем, если бы не разноцветное оперение и пара длинных перьев, торчащих из хвоста. Оперение, правда, изрядно подвыцвело (очевидно, птичка преклонного возраста), но все равно в пернатом угадывался какой-то дальний родственник павлина. Птица обиженно терла крылом хохолок, видимо, плюнула я все-таки чересчур энергично.
— Ка-а-акр? — еще раз возмутился пернатый.
— Ну извини, не ожидала, что так получится! — искренне повинилась я и скромно примостилась на диване — смотреть телевизор.
Павлин тяжело вздохнул, подпрыгнул, захлопал крыльями и, полувзлетев-полувскарабкавшись, тоже плюхнулся на диван. Кажется, птица хотела познакомиться поближе. Пернатый залез ко мне на колени, принюхался, вытянул шею и начал тереться головой о мою щеку.
— Да-да, ты мне тоже очень понравился, — в подтверждение своих слов я почесала его шею.
Павлин блаженно прикрыл один глаз и свернулся клубком у меня на коленях. Я гладила его, а он лежал, что-то тихо воркуя, и изучал меня незакрытым глазом. Странные у него были глаза, какие-то совсем не птичьи, а вполне человеческие — серо-голубые, сияющие, как алмазы. Всегда питала слабость к красивым серо-голубым глазам.
Роман вошел в комнату с двумя тарелками салата и чуть не выронил их, увидев нашу идиллию.
— Он тут давно? — сквозь зубы процедил Рома, осторожно поставив тарелки на столик.
— Минут пятнадцать, — ответила я. — Кстати, как зовут эту прелесть?
«Эта прелесть» встрепенулась, приосанилась, гордо вскинула голову и как-то странно каркнула:
— Ар…
— Гус, — торопливо ответил Роман.
— Гусь? — удивилась я.
— Точно, Гусь. Так его и зовут, — криво улыбнулся Рома, а птица возмущенно каркнула: «Ар!»
— Иди сюда, пернатый! — позвал Роман, протягивая руки к птице.
Павлин отрицательно покачал головой, спрыгнул на пол и шустро засеменил под стол. Рома кинулся за ним, из-под стола раздались вопли Гуся, минуты три продолжалась какая-то возня, но силы явно были неравны. Роман вылез, в одной руке сжимая птицу, второй прикрывая глаз.
— Сейчас я избавлюсь от него и вернусь, — злобно прошипел мужчина моей мечты.
— Рома, что ты собираешься с ним делать? — испуганно спросила я.
— Ничего, верну в гнездо. — С этими словами Роман поволок отбивающегося павлина в соседнюю комнату.
Пока мужчина моей мечты возился с птицей, я решила накрыть на стол. Поскольку Роман уже все приготовил, много времени это не заняло. Роковой брюнет тоже не отличался особыми кулинарными дарованиями: курица у него слегка подгорела, картошка недожарилась, салаты были пересолены. Безупречными оказались только фрукты и конфеты. Но я решила, что критиковать его не буду. Во-первых, он искренне старался, а во-вторых — сама бы сделала не лучше.
Роман вернулся, все еще прикрывая глаз, в который его клюнул Гусь, зажег свечи, достал два бокала, открыл бутылку вина и выключил свет.
Как только мы чокнулись, собираясь выпить за мою Удачную поездку и избавление от всех проблем, за стенкой кто-то дурным голосом хрипло заорал: «Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе орел Молодой…» От романтики свидания тет-а-тет не осталось и следа. Роман поперхнулся, отставил бокал в сторону и закусил губу.
— Рома, у вас тут такая слышимость, — заметила я, выслушивая рулады невидимого певца.
— А, не обращай внимания, — махнул рукой изменившийся в лице Роман. — Сосед-алкоголик глотку дерет.
— Странно, впечатление такое, как будто поют в соседней комнате, — удивилась я.
В это время певец, видимо, запамятовав текст про молодого орла, плюнул и завопил: «Смело, товарищи, все по местам! Последний наш час наступает! Врагу не сдается наш гордый „Варяг“, пощады никто не жела-а-ает!»
— Вера, извини, пойду проверю, как там птица. Его всегда пугают песни нашего соседа, — пояснил Рома и вышел, пробормотав: «Врагу не сдается наш гордый маньяк».
Песня стихла. Минут через пятнадцать крайне недовольный Роман вернулся с павлином на руках.
— Прости, придется потерпеть его присутствие. Он слишком сильно переволновался сегодня. В его возрасте это вредно. Старческий маразм, знаешь ли, — пояснил мужчина моей мечты.
Да я, в общем-то, и не возражала, но самого Романа присутствие пернатого изрядно смущало. Он то и дело косился на павлина, который без особого аппетита клевал подгоревшую курицу с салатом, и подливал в его стакан вино. Сам же Гусь весь вечер задумчиво изучал меня, казалось, решая какую-то важную задачу. Его невероятные глаза излучали серо-голубое сияние. Временами я не могла оторвать от них взгляд.
Мы с Романом трепались о разных пустяках. Он рассказывал о своем обучении на историческом факультете, о работе в «КРАЙней мере». При этом он ни разу не упомянул о родителях. Да я и не спрашивала. Если он остался сиротой, то зачем бередить рану? Зато поинтересовалась историко- археологическим обществом «Атлант». Мне показалось, что Роман испугался.
— Откуда ты о нем знаешь? — напрягшись, спросил он.
Я показала ему статуэтку атланта. Рома несколько успокоился и объяснил:
— Это своего рода очень закрытый клуб, существующий уже… довольно долго. Нас называют
