форме, затянутой поясом, Эмиль приближается к дому. Безмолвие вздрагивает под его тяжелыми шагами.
– Эмиль, – Эдит бежит ему навстречу.
Они встречаются в саду. Эмиль протягивает руки к Эдит, притягивает ее к себе, склоняется к ней, и лицо его мягче и добрее, чем обычно.
– Извини меня, Эдит, извини за опоздание.
– Что случилось?
– Ничего… Столкновение на рождественском базаре около Шпрее. Забастовщики и всяческий брод затеяли эти беспорядки. Есть раненые, один убит.
– Пойдем отсюда, – просит Эдит.
– Пошли в лес. Лес чуден в зимнюю ночь.
Они стоят в саду. Тем временем спустилась ночь, и болезненно бледный месяц обозначился в небе. Эдит в смятении. Никогда еще лицо Эмиля не было таким приятным и мягким в ее присутствии. Это смягчение, как ни странно, скребет ее душу. Эмиль нашептывает ей что-то смешное, но сердце ее не открывается этому. Лицо его в своей мягкости чуждо ей. Эмиль крепко прижимает ее к себе, и она чувствует сквозь его шинель кобуру.
– О-о!
– А-а, пистолет, – смеется Эмиль и передвигает кобуру за спину, и мягко опускает руки ей на бедра, – ты очень красива, Эдит.
– Пошли отсюда.
Они идут по лесу. Ночные птицы испуганно вспархивают крыльями, и голоса их исчезают в глубинах леса. Темные деревья протягивают длинные тени по белизне. Идут они молча, время от времени останавливаясь и обнимаясь.
– Красиво здесь, – говорит Эмиль, – и ты красива.
– Действительно здесь очень красиво.
Вышли на лесную поляну. Единственная звезда мерцает в высоте и свет ее достаточно ярок.
– Останемся здесь немного, – просит Эдит.
Эмиль сбрасывает снег со ствола дерева, лежащего на земле. Сидят рядом, и Эдит снимает свою шапку.
«Поговорю с Эмилем. Это мой час. Светит моя звезда».
С золотой копной тяжелых волос на голове, с прозрачным лицом, сидя в сумерках ночи в лесу, пробуждает Эдит в его сердце память дальних дней, дней юности в «Вандерфогеле», когда он ходил по темным лесам и чувствовал душу в каждом дереве. В каждом кусте, в каждом камне и каждой скале в свете горящего костра – тайную душу во тьме и в огне, в мире растений и в живом мире. Прошли годы, но тяга к тайне жизни продолжает питать его душу. Пришла Эдит в его жизнь и пробудила в нем воспоминанья прежних дней, Эдит, которая не похожа ни на одну из женщин, она наполняет душу страстью, как таинственность, наполнявшая живые души и его нелегкую жизнь. Не может он жить без нее, как не может выстоять в этой жестокой без той тяги к тайнам жизни и сердца, без звуков наслаждения и печали.
– Эмиль, что будет?
– Что означает это – «что будет»? Случилось что-то, Эдит?
– Нет, Эмиль, не это. Я имею в виду нашу жизнь. Что будет с нашей жизнью?
– Наша жизнь прекрасна, Эдит. У тебя есть какие-то желания? Какие-то просьбы?
– Желание мое в том, чтобы мы закончили эти игры в прятки. Не могу я выдержать эту тайную жизнь.
Руки ее в кармане нащупывают монету, сжимают, связывая с «талисманом» везения и счастья.
Эмиль не в силах в этот час размышлять над столь сложной проблемой, приносящей головную боль. Эхо выстрела и мягкость промывают его душу и заключают в себя его мысли. Услышал, что Эдит хочет его оставить, и мужское его начало было ущемлено. Не тот он человек, который откажется от намеченной им цели. Толкают ее на это, заставляют отец ее, высоко летающий и хитроумный дед. Но он им докажет, возьмет ее у них. Эдит будет его даже ценой… женитьбы. Почему нет? Она красива, светловолоса и бела, легко скрыть ее происхождение. С определенными ограничениями в отношении женитьбы в церкви, по законам веры, он убедит свою мать, приучит ее медленно-медленно к мысли, что сын женится на еврейке. Взбунтуется старуха? Успокою ее красотой и аристократизмом Эдит.
– Ты хочешь выйти за меня замуж?
– Эмиль!
– Ты действительно хочешь, Эдит?
– Эмиль! Эмиль!
– Поженимся, Эдит, и довольно скоро. Но по законам церкви. Для моей матери и моей семьи.
– По желанию твоей матери и твоей семьи.
– А твоего отца?
– Мой отец… Не будет возражать. Если я захочу, он выполнит мое желание.
– А если нет?
– Приду к тебе без семьи и без отца.
– Ах, – обрадовался Эмиль, – без твоей семьи жизнь наша будет еще лучше.
Эдит непроизвольно положила руку в карман, ощутила твердую монету и сжала ее в момент колебания души. Балуясь, она вытаскивает монету и швыряет ее в снег.
– Что ты бросила? – спрашивает Эмиль.
– Деньги, – смеется Эдит, – маленькую монету.
– Просто так швыряешь деньги в снег? – упрекает ее Эмиль и начинает усиленно искать монету, расчищает ногами снег, рыщет, копается. Эдит смеется.
– Эмиль, что с тобой? Монетка в десять пфеннигов, а ты роешься в снегу, будто я потеряла клад.
– Потеряешь грош – богатства не наберешь.
Эдит не может прекратить смех: смешно звучит сентенция Агаты с усадьбы в устах Эмиля. Его злость и лихорадочные поиски еще сильнее распаляют ее смех, звучащий как насмешка над его гневом.
«Цыганка, – злится Эмиль про себя, – все же, цыганка. Все эти евреи – цыгане». И перед его глазами – простое лицо матери, руки ее, после каждого воскресного посещения церкви, опускающие в копилку маленького своего сына десять пфеннигов, который пересчитывает все дни детства и юности свой капитал в копилке. Десять пфеннигов в каждое воскресенье, с момента его рождения до зрелости.
– Чего ты так смеялась?
– Но, Эмиль, как можно? Из-за десяти пфеннигов! Ты был очень смешон.
«Цыганка», – думает про себя Эмиль и говорит:
– Пошли, я устал. Было тяжелое столкновение. Пошли домой, – он возвращает кобуру пистолета на место.
– Когда ты придешь к моему отцу?
– Пока будем хранить наше обручение в секрете. Пока не придет нужный час.
– Час? Какого часа ты ждешь?
– Час, подходящий для меня, – отрезает Эмиль, и снег скрипит под его тяжелыми шагами.
– Эмиль, погоди, Эмиль, я хотела спросить тебя…
– Оставь, Эдит, я устал.
Эдит прижимается к нему, идет за ним в эту заброшенную комнату.
Когда она вернулась домой, был поздний час. Даже отец пошел спать. Поднявшись на второй этажа, Эдит увидела свет через щель замка в комнате Гейнца. «Зайду к нему, расскажу, что Эмиль обещал на мне жениться. Не сбылись его подозрения».
– Заходите, – слышен хриплый голос Гейнца после стука в дверь.
Гейнц сидит на кровати, перед ним бутылка коньяка, опорожненная наполовину. Глаза его блестят, лицо искривлено, и непонятно, улыбается ли он или плачет.
– Что тебе надо?
Эдит хочет уйти и не может сдвинуться с места.
