– Ну, конечно, еврейка, разве кто-то от тебя это скрывал?
– Нет. Но мы не ведем себя, как евреи, как ведут себя, к примеру, родители Саула. Почему я присутствую на уроках по христианской религии в школе? Саул говорит, что это большой грех. Он говорит, что еврей обязан хранить заповеди иудаизма. Если он этого не будет делать, то сгорит в адском пламени.
– Интересно… Подойди поближе, Иоанна.
Иоанна приближается столу, продолжая держать руки за спиной. Из ящика стола господин Леви извлекает книгу в черном переплете.
– Посмотри, Иоанна, это молитвенник твоей бабушки. Она знала иврит. И я его учил. Помню каждую букву, несмотря на то, что много лет не открывал эту книгу.
Иоанна перелистала пожелтевшие страницы, между которыми лежали высохшие лепестки розы.
– Эти розы дед вручил бабке, когда они пошли под венец.
Страницы перелистываются с тихим, хрупким шорохом. Иоанна погружена в книгу, проглатывает глазами квадратные буквы. Алая лента в ее волосах, которую Фрида повязала крепко-накрепко, сползла с места. Пальцы господина Леви играют косами девочки.
– Твоя бабушка была женщиной богобоязненной, – объясняет господин Леви почти шепотом, – думаю, она была бы оправдана и выдержала бы самую строгую критику твоего друга. Она учила меня принципам высшей морали, всегда говорила, что все это черпает из иудейской религии. И при всем при этом, детка моя, Бог твоей бабушки не был так строг, как Бог твоего друга и его родителей. У каждого человека в сердце свой Бог. Когда вырастешь, ты это поймешь. И не верь тому, что мы хуже родителей твоего друга, потому что традиции нашей семьи отличаются от их семьи. В любом случае, я рад, что ты решила учить эти молитвы. Ты получишь учителя иврита. Но при одном четком условии, – господин Леви поднимает палец, Иоанна пугается. – Ты будешь посещать уроки религии. Иудаизм – твое частное дело. Ты не должна отделять себя от школьных подруг. Помни, Иоанна, – господин Леви с приязнью тянет ее за косички, – помни, первым делом, ты маленькая гражданка Германии.
Иоанна кивает головой в знак согласия.
– Завяжи хорошо бант, он у тебя совсем сполз.
– Папа, можно идти?
– Пожалуйста, Иоанна.
– До свидания, папа.
– До свидания, Иоанна.
Дверь закрывается с громким стуком.
«На кого она похожа, эта девочка?» – Господин Леви со смешком принимает мелькнувшую в уме мысль. – «По-моему, в ней сочетается мой дед – старый профессор, и мой отец».
Он подходит к окну. Бесконечный дождь. Каштаны борются с ветром. Палец господина Леви бездумно рисует странные формы на стекле окна. «Это ж надо, она похожа одновременно на деда моего профессора и моего отца – такое сочетание! Голова, тяжелая от знаний и легкомысленность буйной жизненной силы в душе маленькой девочки. Как она выдержит эти противоположности? Не сумеет. Всегда они будут бороться в ее душе, стараясь властвовать одна над другой. Сможет ли малышка играть в этих неотступных столкновениях?
Сильнейший кашель сотрясает его. Светлое пятно крови окрашивает носовой платок. От сильного кашля возникает головокружение, и господин Леви опирается на подоконник. Чувствует, что температура поднимается в теле. С трудом добирается до дивана, падает на него и несколько успокаивается.
«Надо бы позвонить Фриде. Пусть принесет стакан чая. Но трудно подняться. Всего лишь два метра отделяют меня от домашнего телефона, и нет сил их одолеть. Подожду, пока вернутся силы. О чем я раньше думал? – тяжелое наследие упало на эту девочку. Дед мой профессор и мой отец! Уловки природы – вставить колючки в стебель красивого цветка. Кто пожелает им насладиться, получит колючий укол. Быть может, лицо девочки и есть лицо ее поколения? Встает новое поколение, чтобы всему вредить, и самому быть поврежденным, и все для того, чтобы набраться соков жизни. Поколение, которое разорвет себя в лихорадочных поисках цельности и спокойствия». Господин Леви волнуется: «Маленькая девочка с алым бантом, которая решила учить иврит. Если бы ты, Иоанна, рассказала моему деду-профессору, что хочешь учить иврит, он бы тебе рассказал о весне народов, освобождении человека и равноправии. Если б ты спросила его, еврейка ли ты, он ответил бы – да! С большой гордостью опять касался бы прав человека, и призвания Израиля принести каждому угнетенному и отверженному весть о том, что весна свободы восходит в жизни народов. Да, малышка, это были боги профессора: боги Израиля, боги освобождения и справедливости. В это время, мой отец, твой дед, стоял у окна со скучающим видом человека, которому дали задание посчитать листья на каштановых деревьях. Всегда лицо его было таким, когда профессор начинал излагать свои идеи, и только его шевелюра и усы развевались как знамена битвы. – Уважаемый профессор, что это за разговоры о призвании Израиля? Суета сует! Кто сочинил это философское исследование? Философские служки нескольких евреев – владельцев большого капитала. Люди бизнеса, душа которых жаждала равных прав торговать и основывать торговые дома». И дед твой начинал громко смеяться смехом победителя и предлагал практическую идею. «Иоанна, сказал бы он тебе, хочешь учить иврит? Зачем? В синагогу ходит один, от силы два человека в год – в дни праздников. Молитвы? Так они написаны по- немецки, для граждан Германии». Спросила бы ты, какую мораль исповедует он. Тут бы он покрутил усы и возразил профессору: «Принципы морали зачернил дым фабричных труб. Да, уважаемый профессор, небеса господам, а земля, дорогой, людям. Научись ходить по земле, или ты не знаешь этого ремесла, да как ему научишься, а, профессор?» – Тут он нахлобучивал цилиндр на свои рыжие кудри и покидал ученого родственника.
«Что со мной сегодня? Лихорадка… Иоанна одним ухом прислушивается к мудрым разглагольствованиям профессора, и глаза ее блестят. Вторым ухом она с удовольствием слушает клоунские выкрутасы моего отца, и смеется его буйным смехом, не знающим удержу».
«Я, твой отец, Иоанна, был на стороне профессора. Слушай меня, девочка. Дед твой не шел на душевные жертвы, не видел в своих сыновьях верных наследников, мы были в его глазах слабаками. Он был еще полон физических и душевных сил, когда в моем теле и душе завелась червоточинка разочарования. В профессоре же жил высокий дух гражданина и еврея. Мой отец? Его поколение, во имя которого воевали и боролись прежние поколения, предпочло свисток фабричной трубы Торе и морали. И нам, сыновьям, открылось, что достигнутые в свое время равноправие и свобода, по сути, равноправие в жестоком использовании этих свобод. Но что мы могли сделать? Мы были беспомощными и слабыми духом. Искали цельность между действительностью и моральными мечтаниями. И так возник разрыв между поколениями. Иоанна, девочка моя, одна рука твоя хочет ухватиться за профессора, другая – за твоего деда. И в чем же прав дед? Лучше признать этот мир железа и стали, жестоких войн за существование, получить от этого наслаждение, чем поклоняться Богу справедливости, которого нет в этом мире. Посмотри на меня, много времени я пытался соединить мечту и реальность, и, в конце концов, взял сторону профессора, а к отцу повернулся спиной. Так – и в теории и в практике. Дела отца в моих руках, а возвышенный дух профессора – на языке».
«Иоанна хочет учить иврит, стать настоящей еврейкой… Девочка, ты выходишь в долгий путь, будешь попадать в тупики и на ложные тропы, чтобы, в конце концов, вернуться в отчий дом. Многие годы иудаизм был моей проблемой из проблем. И всегда я знал, что это не просто проблема, и наши дни напоминают о ней опять и опять. Сегодня Иоанна пробудила исчезнувшие нотки в моей душе. Я вспомнил профессора, благословляющего вино, услышал мелодии, которые сопровождали дни моего детства. Почему я выбросил эти воспоминания за борт? Человек имеет право взять с собой на всю жизнь чудесные воспоминания детства. Иоанна, с большой радостью вернулся бы с тобой в отчий дом. Но я… У меня нет сил одолеть два метра до письменного стола».
– Уважаемый сударь, вам надо лечь в постель. – В кабинете стоит Фрида, полная материнских чувств и доброты сердца. Зажигает свет и разворачивает портьеры.
За окнами опустились сумерки. А дождь все льет и льет.
Господин Леви встает с дивана и подходит к письменному столу. Раскрытый молитвенник лежит на столе, и рядом с ним – начатое письмо Эдит.
«Что делает Эдит в маленьком прусском городке, среди сел диких крестьян? И друг ее, этот офицер
