Нищенка исчезла!
Лаптев мог бы поклясться, что бабка не могла бесшумно вылезти из-за стола, пройти по скрипучему полу до двери, отворить эту дверь, висевшую на несмазанных, скрежещущих петлях и, наконец, без шлепанья ногами, спуститься с крыльца.
Но исчезла не только старуха. Со стола будто испарились обе миски, глиняная и деревянная, обе ложки, деревянная и оловянная, и — о, ужас! — серебряный талер, который так и не получил Хлюпс.
«Украла!» — эта мысль заставила Тольку аж застонать от досады. Вот те и «спасибо» за милосердие и благотворительность! Даже уши загорелись от сознания собственной глупости. Ведь слышал же от мамы, что нищим верить нельзя. «Да они больше на этом подаянии зарабатывают, чем мы с папой, вместе взятые!» — сказала мама как-то раз, когда Толька попросил у нее рубль, чтоб бросить в шапку какому-то дядьке в подземном переходе. А в другой раз папа-прочел в одной газете, что какой-то корреспондент будто бы сам видел, как нищий, отстояв «смену» на церковной паперти, сменил свое рубище на фирменный прикид и уехал на «трехсотом» «Мерседесе».
Не успел Толька как следует осознать, что произошло, как из кухни вышел господин Хлюпс, который выглядел совсем не так любезно, как прежде. В одной руке у него был огромный кухонный нож, больше похожий на меч, а в другой — огромная поварешка, вполне способная заменить палицу.
— Меня ограбили, благородный рыцарь! — произнес он скорее зловеще, чем вежливо. — Это вы пригласили в мое заведение нищенку и воровку! Кто заплатит мне за обед и пропавшие вещи? Десять грошей за две порции чечевичной похлебки, четыре за кружку морса, четыре за хлеб — итого, восемнадцать только за еду. Теперь вещи: десять грошей за деревянную миску, двадцать за глиняную, пять за деревянную ложку и десять за оловянную — сорок пять грошей. Всего с вас — шестьдесят три гроша.
— Она у меня самого талер украла! — возмущенно завопил Толька. — Мне нечем платить!
— А мне плевать на это! — завизжал трактирщик уже совсем неучтиво и перешел на «ты»: — Отдашь мне свой лук и стрелы! Иначе ты не выйдешь отсюда живым!
— Да при чем здесь я?! — воскликнул Лаптев. — Разве я знал, что она воровка?! К тому же две стрелы из моего колчана больше стоят, чем все ваши миски-похлебки!
— Лук и стрелы! — взревел Хлюпс уже совсем не своим голосом. И угрожающе замахнулся кухонным ножом.
Вот тут произошло вовсе неожиданное. Воздух вокруг Хлюпса заколебался, будто над печной трубой, его контуры стали расплываться, и через несколько секунд трактирщик превратился в какое-то бурое, клубящееся облако, вытянутое по вертикали. Толька почему-то надеялся, что это облако развеется, но не угадал.
Бурое облако не только не рассеялось, а совсем наоборот, стало сгущаться. Через какие-то мгновения Тольке стало ясно, что вместо невысоко гопузатенького трактирщика возникает какая-то огромная, неясных очертаний фигура. Толька выскочил из-за стола, метнулся к двери, которая оставалась открытой, и уже собирался выбежать накрыльцо, как вдруг невесть откуда взявшийся порыв ветра захлопнул дверь. Лаптев толкнул ее плечом — безрезультатно! Казалось, будто дверь заперта на замок снаружи. Тогда Толька повернулся и попытался нажать на дверь спиной. Ничего из этого не вышло, но зато он увидел, во что превратилось бурое облако…
Батюшки-светы! Клыкастая, щетинистая морда с кабаньим пятачком! Круглая, как у кота, и со светящимися красными глазами! Пятипалые передние лапы, с огромными, как у гориллы, бицепсами и огромными медвежьими когтями на пальцах! Лошадиный зад и ноги с копытами! Наконец, хвост голый и облезлый, как у крысы! Добренький трактирщик превратился в орка! Но не такого несчастного и затюканного, как тот, что сидел в клетке у Трундакса, а в свирепого, беспощадного, издающего дикий рев, от которого мороз по коже проходил.
Сперва Толька здорово напугался. Бежать некуда, а врукопашную с таким чудищем не справиться. Между тем орк, угрожающе виляя своим крысиным хвостом — он вполне мог бы сбить имТольку на пол, если б хлестнул по ногам! — стал неуклюже приближаться к мальчику. И копыта еготяжко грохали по доскам. Все! Сшибет хвостом, растопчет копытами, раздерет когтями и клыками…
Орк был всего в паре метров от Тольки, когда Лаптев вспомнил про лук и стрелы, смазанные снадобьем против орков. Правда, лук казался слишком маленьким, а стрела — слишком тонкой, чтоб нанести чудовищу хоть какой-то урон. Не верилось и в снадобье, но иного способа защищаться не было.
Толька выдернул стрелу, поспешно наложил прорезь в ее хвостовике на тетиву, оттянул… Орк издал громовой рев и бросился на Тольку, но тот уже пустил стрелу. Вж-жик! Промахнуться было невозможно…
Как и куда попала стрела, Толька даже заметить не успел.
Сверкнула яркая вспышка, а затем — ша-ра-ра-рах! — будто гром ударил. Вспышка ослепила, гром оглушил — возможно, что Лаптев на какое-то время даже сознание потерял…
Глава XII КАБАНИЙ ЛЕС
Когда Толька открыл глаза, то сильно удивился. Находился он не в таверне «Веселый поросенок», не посреди ее развалин, и даже не на опушке леса, где стояла таверна. Какими-то чудесными силами его перенесло на маленькую полянку, окруженную со всех сторон мрачной лесной глухоманью. Огромные сосны уходили куда-то в синеву неба, которое виднелось отсюда совсем небольшим кружком, не больше той злополучной глиняной миски из заведения Хлюпса. Толька сидел в густой, высоченной траве, она его скрывала с головой и ни с одной стороны не была примята. Получалось, что Толька в эту траву не пешком пришел, а свалился откуда-то с неба.
Конечно, он мог бы в это поверить, потому что слыхивал, будто при взрывах люди, случается, взлетают на воздух. То, что произошло в таверне, им воспринималось именно как взрыв. По-видимому, орк-Хлюпс взорвался от попадания стрелы, чей наконечник был смазан снадобьем Трундакса.
Окружающая обстановка — то есть душистая трава, смолистый запах леса, щебетание птиц и гудение насекомых — помаленьку успокаивала Тольку. Через какое-то время он вновь обрел способность соображать. И голова у него начала наскоро обдумывать, что же там, в таверне, стряслось и кто во всем этом виноват.
Получалось, что Трундакс отправил Тольку подкрепляться в «Веселый поросенок», не предупредив о том, что тамошний хозяин умеет превращаться в орка. Насчет свинины тоже не предупредил, хотя, конечно, нищенка могла про нее и наврать. Например, для того, чтоб сожрать на халяву две порции похлебки. У нее небось повышенное содержание холестерина (что это за зверь и чем конкретно он опасен, Толька, конечно, не знал, но про холестерин часто вспоминала его бабушка), и жирного ей нельзя есть. Опять же мясо разжевать нечем. Если б Толька заказал себе, допустим, гороховый суп с грудинкой, то это было бы для нее слишком жирно, а если б свиные отбивные, то они бабке оказались бы не по зубам.
Конечно, после того как старая нищенка стащила неразменный талер, а также миски и ложки, принадлежащие заведению Хлюпса, доверия к ней у Тольки не было никакого. То есть в принципе все, что она наговорила про Трундакса, можно было считать чистой воды враньем. Тем более что его снадобье помогло Тольке спастись от Хлюпса, превратившегося в орка. Наверно, можно было бы простить Трундаксу и то, что он не предупредил насчет трактирщика-оборотня. В конце концов, волшебник мог этого и не знать. Наверняка в рекламе «Веселого поросенка» нигде не упоминалось: «Вас обслуживает единственный и лучший в мире трактирщик-оборотень!» Клиентура разбежалась бы, а таверна обанкротилась. В самом деле, кому охота идти кушать туда, где самого съесть могут? Разве что каким-нибудь любителям острых ощущений…
В общем, Толька был почти готов оправдать Трундакса. Но только «почти», потому что россказни вороватой старушенции все же запали в душу. И сразу заставили припомнить то, что нацарапал на доске сидящий в клетке орк. Кто его знает, нет ли в словах побирушки доли правды?
Тем не менее нужно было как-то выбираться, а для этого требовалось знать, куда держать путь. Трундакс говорил, что надо идти все прямо по дороге, но дороги на этой поляне не было. Даже встав в траве во весь рост, Толька никаких признаков дороги не заметил.
