пока у Герды раскроются глаза, и она вернется к нему. Ждать до того, как вернется ему все, что любил и лелеял всегда. Свет и музыка, цветы, и деревья, колышущиеся на ветру, чудо детей и женщин, возрождение тайн жизни, полная солидарность с людскими страданиями, и – каналы, ведущие в царство свободы. И ждать лучшего, ждать...
– Эй, Эрвин! Что с тобой? Ты болен? Ты мечтаешь?
Эрвин испуганно вцепляется в железную болванку и продолжает работу.
Глава десятая
– Ку-ку! Ку-ку!
Голос кукушки в гостиной. Иоанна стоит у двери в дом.
С каждым кукованьем сердце ее сжимается. Пять раз прозвучало»ку-ку». Целый день проболталась Иоанна на улицах, и не чувствовала, как бегут часы. Из мастерской графа она поехала на санях до клуба Движения. Перемыла там все полы, оттуда добралась до Саула. Не найдя его дома, пошла искать его к Отто, оттуда на бойню, обошла все переулки в поисках Саула. Нигде его не нашла, словно снег поглотил его. Как она теперь объяснит свое отсутствие дома в течение всего дня? День клонится к вечеру, туманы окутали сад. Над деревьями сгущаются облака. Кукушка замолкла, и в доме тихо, только вкусные запахи тянутся из кухни. Эмми! Она спрячет ее в кухне, вернет ей присутствие духа. В течение дня она почти ничего не ела. Затем она скроется в своей комнате и притворится давно спящей. Она и вправду не чувствовала себя хорошо. Болела спина, в животе покалывало, как никогда раньше, голова кружилась.
В кухне сестры Румпель склонили свои белые головы над дымящимися кастрюлями. Когда перед ними возникла Иоанна, они в один голос воскликнули.
– О-о!
Сестры-альбиноски являются в дом Леви только по большим праздникам или в связи с трауром. Больших празднеств в год траура по отцу в доме нет. Что случилось? И нет доброй и любимой Эмми.
– Где Эмми?
– Иисусе, – сестры скрещивают руки на фартуках, лица их становятся серьезными, девочка не знает, где Эмми, и в голосах их одновременно сожаление и радость.
– Что-то случилось с Эмми! Доброй и любимой Эмми?
Из комнаты отца доносятся взволнованные голоса:
– Ты неправильно повел себя с ней, дед, – голос Гейнца.
– Нет, дед, мы не хотим такого отношения к Эмми, – голос Эдит.
Им возражает громовой голос деда:
– Только так надо было вести по отношению к ней, как я себя вел.
«Дед сделал что-то против Эмми!» – Иоанна врывается в комнату. «Дед виноват!» Она уже все поняла и без объяснений. Глаза ее гневно сверлят деда, как и глаза Гейнца и Эдит. Она стоит у окна, окутанная сигаретным дымом, Гейнц опирается на письменный стол отца, покусывает губы. Дед сидит в кресле, заполняя его своим крупным телом. Выпускает изо рта дым сигары, следя за кольцами, свивающимися в воздухе. Это он обычно делает, когда сильно сердит. Но с момента, кода в комнату врывается Иоанна, все изменяется. Дед переводит взгляд с пустого пространства на внучку с растрепанной шевелюрой и на волочащийся за ней подол юбки. Гейнц и Эдит тоже переносят сердитые взгляды с деда на Иоанну. В комнате словно становится темно и трудно дышать. Только круглые часы сурово отстукивают минуту за минутой.
– Иоанна, где ты пропадала целый день? – голос Гейнца сердит.
– Я была, была...
– Где ты была? Не рассказывай сказки, мы все знаем.
– Я хочу, прежде всего, знать, что с... – вскрикивает Иоанна.
– Прежде мы хотим знать. В школе ты не была. Кварцевое излучение у доктора Вольфа не посетила.
Гейнц с изумлением смотрит на ее распоротую юбку и клубок ниток, тянущийся вокруг подола. Даже Эдит не приходит ей на помощь, вытирает от пыли письменный стол отца. Глаза Иоанна как две малые кусачие крысы, борющиеся за свою жизнь. Дед не любит такие глаза у своей внучки и спрашивает:
– Ну, внучка, – он кладет ногу на ногу, – где ты сегодня была?
На миг вспыхнула в ней надежда, что сможет выкрутиться, и это возникло у нее с улыбкой деда. Иоанна что-то бормочет, и в животе у нее усиливается покалывание:
– Дед. Я... дед, ехала от Аарона к Аарону.
Но Гейнц не отстает:
– Глупости, Иоанна, не рассказывай сказки! Где ты была весь день?
– Дед, дед! Ну, правда, дед!
От деда требуется помощь, и он помогает. У него принцип. Он поднимает голову с белой своей шевелюрой, подмигивает внучке и гремит:
– Ты о чем говоришь, внучка? Фрида послала тебя к портному Аарону за моим новым темным костюмом. Хорошо. Аарон этот продержал тебя целый день в своем доме и не подумал сообщить об этом нам по телефону. Ха! Таков человек, таково его поведение. Детей не имеет, хватает у других. Гонится за удовольствиями, большими и малыми. Ах, и проучу я его.
– Но, дед, какой Аарон и какой костюм? Он снова плетет сказки, не может быть, чтобы Фрида...
– Почему не может быть, дорогой мой внук, а? Уже полгода я прошу Фриду вернуть от портного Аарона мой темный костюм, который он пошил. Там одна складка не на месте. Ах, портной Аарон уже не тот, каким был, – вздыхает дед, выпрямляется и не перестает гневаться на Аарона, расправляет усы, – не пошел бы я снова шить у него свои костюмы, хотя он и родственник, сильно пострадал после войны, и следует его поддержать. Одни неприятности у меня от этого Аарона. Только неприятности. Когда-то шить костюм у Аарона было так же, как заказать платье из Парижа. Да, Эдит, детка моя, как для тебя, прямо из Парижа.
Как только начал дед рассказывать о портном Аароне, Эдит вернулась к окну и снова окуталась сигаретным дымом. Серость сгустилась вокруг нее на фоне серости сада за стеклами окна. В кабинете отца горит лишь настольная лампа, и слабые блики ее ложатся тенями на лицо Эдит. Дед не любит у внучки такое лицо. Дед смеется, и никто не может устоять перед его смехом. Смех смягчает сжатые губы Гейнца, натянутая улыбка появляется на лице Эдит.
– Ах, иногда, – смеется дед, – можно было сшить у Аарона отличный костюм, и по этому поводу отлично пообедать. Мать портного Аарона из Познани. Старик Аарон – мой дядя, брат моей матери, по имени которого были названы пятьдесят его потомков. Было у него восемнадцать сыновей от двух жен. Он занимался торговлей коврами в той же провинции Познани. После того, как весьма преуспел в делах и съел за разными столами много фаршированной рыбы, креплех, чолнт, гусятину с красной капустой, твердо решил сосватать своим сыновьям невест только из Познани. Решил и сделал. Мать портного Аарона, родом из Лисау, рядом с Познанью, была дочерью резника, который еще держал общежитие для парней из добропорядочных семей, приезжавших в Лисау учить Тору. Он был человеком гостеприимным, и всегда с почтением принимал уважаемых гостей, в том числе дядю Аарона. Он всего один раз усладил душу обедом у резника, тут же взял с собой список понравившихся ему блюд вкупе с дочерью резника, в жены сыну Гедалияу, самому младшему из своих сыновей, торговавшему одеждой. Дочери резника дали потом имя Луизхен. В доме мужа было у нее достаточно свободного времени, чтобы готовить те блюда, которые понравились старому Аарону и не менее услаждали мужа Гедалияу. Детей у нее долго не было. Когда наконец у нее родился маленький Аарон в год траура по старому Аарону, была большая радость в семье. Опубликовали объявление в газете общины:
«У нас родился сын! С помощью Всевышнего».
Даже Эдит громко рассмеялась. Когда же Гейнц тоже начал смеяться, исчезли последние отзвуки нравоучений. Дед был очень доволен и не видел больше никаких препятствий своему рассказу:
– Аарон родился в 1878. В месяц его рождения социал-демократы совершили покушение на кайзера
