Вильгельма Первого и почти преуспели. Кайзер был тяжело ранен, социал-демократы были арестованы. Такие вот шуточки были в те дни. Тогда лишь одиночкам вошел этот бес в ребра, а сейчас, поглядите! – дед глубоко вздохнул. – В тот же месяц родился мой сын Альфред... – глубокий вздох не означал, что величие социал-демократов ослабело в связи с рождением сына Альфреда...– Он родился именно в тот день, когда чуть не убили кайзера... Ах, дети, какая разница между Аароном и Альфредом! В доме Гедалияу и Луизхен делали обрезание – брит милу – в лучших традициях Познани. – Ах, – дед глотает слюнки, как будто по сей день ощущает на языке вкус всех тогдашних блюд, – и Луизхен ловко лавирует между гостями, ребенок у нее на руках, она вся розовая, и ребенок розовый. А брит-мила Альфреда происходила в традициях дома профессора, который, как вам известно, был патологоанатомом. И ваша бабка с Альфредом на руках, позеленевшая, вся в складках и пуговицах. Младенец был плаксой. Тоже зелененький, и в колыбели уже выглядел, как исследователь древних языков, к которым никто, кроме него, не испытывает интереса. Ха! Аарон же был веселым парнем, не выпускающим трубки изо рта. Трубок у него было три, одна в зубах и две – в верхнем кармане костюма. Одна черная с головкой негра, другая – мундштук из слоновой кости, третья простая, из дубового дерева, неотесанная, торчала во рту, когда он шил или делал примерку. Мундштуком или трубкой с головой негра он попеременно пользовался в кухне. От Луизхен у него был низкий рост, широкая талия и круглое симпатичное лицо, и рецепты блюд из Познани. Готовить он любил больше, чем шить костюмы, и все свое свободное время проводил среди кастрюль, как и его мать. И несмотря на все это, никто в Берлине лучше него не шил костюмы. Заказывали у него аристократы, офицеры, купцы, дипломаты, люди искусства и даже наследник престола, сын кайзера Вильгельма Второго. Все высокие гости пробовали у него изысканные блюда Познани. Костюмы и трапезы, трапезы и костюмы. Имя Аарона гремело. Но прививка, как говорится, действует не вечно. Внук старого Аарона сломал традицию и взял в жены уроженку Пруссии по имени Анна-Мария. Эта была застегнута, пожалуй, на все сто пуговиц. Его чувства она не сумела понять и улестить блюдами Познани, а только занималась своей застегнутой фигурой, не было у нее никакого интереса к кулинарии Познани. Началось это с их свадьбы.
Никто в кабинете не мешает рассказу деда. Но слушает его лишь Иоанна.
Эдит силится следить за движущимися губами деда, но прислушивается к голосу собственной души. Приближается воскресенье и она должна поехать в тюрьму, проведать Эмиля Рифке. Она должна взвесить каждое слово в разговоре с ним, подготовиться, как готовят себя к публичному выступлению. Гейнц сидит у края отцовского письменного стола, сильно покачивая ногой. Ему не до баек. Надо довести до конца дело Эмми. Дед повел себя с ней чересчур агрессивно. Сообщив Гейнцу свое решение, он проверил расчеты, заплатил ей щедро, но приказал ей завтра же покинуть дом, пригласил в кухню альбиносок сестер Румпель и запретил Эмми входить в кухню. Добрая старая Эмми плачет в своей комнате, и всем от этого тяжко на душе, за исключением деда, который решил все по-своему, и уже листает берлинские газеты, в которых поторопился опубликовать объявления о том, что дому Леви требуется молодая кухарка.
Гейнц смотрит на часы. Еще немного и придут гости. Встреча друзей в память об отце. В гостиной на втором этаже отдыхает Эрвин, который попросил остановиться в доме на несколько дней, пока найдет для себя новое пристанище. Эрвин оставил дом Герды... Внезапно сильная усталость одолела Гейнца. Нет у него сил – снова спрашивать Иоанну, где она была целый день.
Только Иоанна просит деда продолжать рассказ. Когда дед рассказывает, она забывает даже о покалывании в животе и неприятных ощущениях в голове. Чувствует она себя неважно, но никому не может пожаловаться, ибо никто ей не поверит. Она смотрит на деда, а тот явно не согласен, чтобы его рассказ об Аароне так просто оборвался молчанием.
– Ах, помню, свадьба Аарона и Анны-Марии состоялась в большой реформистской синагоге Берлина. Половина города была там. Все клиенты Аарона пришли, от аристократов до купцов, все высокие родственники невесты, вся большая семья Луизхен из Познани, и вся гвардия по имени Аарон, все пятьдесят, и целая армия служек, следивших за порядком. И что там случилось и не случилось от большого шума и суматохи! После церемонии венчания все подходят пожать руку Аарону. Новое венчальное кольцо давит на палец, боль трудно вынести. Он тайком снимает кольцо и кладет в карман, в котором приготовил много талеров, чтобы разделить их между синагогальными служками, которые уже стоят очередью, чтобы пожать руку новоиспеченному мужу и получить свою мзду. И Аарон, обалдевший от множества рукопожатий, дал одному из них тяжелое золотое обручальное кольцо. Лишь когда мы пришли в дом Луизхен и Гедалияу на праздничный ужин, заставил Аарон своих друзей и меня в их числе объехать всех служек в Берлине и вернуть кольцо. Был глубокий снег, и мы катили на санях от служки к служке, пока нам не повезло, и мы вернулись с кольцом к чете новобрачных.
Все комнаты были полны гостями, невероятной толкотней, шумом и невиданным до тех пор изобилием блюд. Луизхен сумела хорошо припрятать все познанские лакомства от прислуги. И вот, во время церемонии венчания в реформистской синагоге Берлина она потеряла ключ от кладовки. Тут же вызвали слесаря, чтобы он открыл двери. На этом кончились всякие неполадки, и началось объедение. Ах, детки, какой праздник для живота был на свадьбе Аарона. Я тогда поклялся, что женой для Альфреда будет дочь Познани. И тут на меня и на несколько моих друзей напало шутливое настроение, и мы тайком оставили квартиру Луизхен и направились в новый дом новобрачных Аарона и Анны-Марии. И там, в новой их спальне мы извлекли дно из кровати, новобрачные легли, и провалились. По сей день я жалею об этой проделке, – лицо деда обретает выражение раскаяния. – Детей у них не было. Аарон все свободное время посвящал кулинарии. Анна-Мария избиралась председательницей многих женских организаций. Даже к сионизму пришла и вложила в это всю свою душу, как, вот, Иоанна.
Иоанна уже собралась выдать деду пару теплых слов: надо же, сравнить ее с Анной-Марией! Но нет у нее сил на это, что вовсе на нее не похоже. И эта ее слабость позволяет деду беспрепятственно продолжать рассказ.
– Лишь война вернула Анне-Марии мужа. Он был мобилизован в армию кайзера, и там осуществились его мечты: служил поваром в своей воинской части, но большого удовольствия не испытал. После пребывания в окопах Вердена, он вернулся домой с расшатанными нервами, и с этого времени не сумел сшить ни одного нормального костюма. Анна-Мария оставила все свои организации и занялась мужем. Ах, проблемы, детки, проблемы. Иоанна, что сказал тебе Аарон? Когда будет готов костюм?
– Но, дед... я вообще не была у Аарона. Ехала от одного Аарона к другому, но... как бы.
– Как бы! – восклицает неожиданно Фрида, стоя в дверях и включая свет большой люстры. Свет проливается на лица прохладным потоком, и все, кроме деда, явно радующегося свету, выглядят, как существа, выхваченные из мрака. – Как бы, уважаемый господин, она всегда все делает как бы.
Словно подпись под всеми размышлениями сидящих в комнате, витает это слово. «Эрвину кажется, что я как бы забираю у него Герду. Он в беде, а я над этим размышляю», – нервничает Гейнц.
«Все как бы уже в прошлом, и все в порядке. Как это я позволяю себе погружаться в иллюзии, которые всегда пробуждают в душе надежду, что как бы все хорошо, как бы...» – Эдит закатывает жалюзи.
– Как бы! – сердится Фрида. – Как бы она не знает, что ее ждет весь день ванна.
И чтобы подтвердить слова Фриды, входит Фердинанд. Прямо лучась самодовольством, он ведет вымытого и надушенного Бумбу, облаченного в голубой купальный халат. С некоторых пор Бумба почувствовал себя мужчиной, и не желает, чтобы его купала Фрида. Теперь Фердинанд отвечает за еженедельное купание мальчика.
Иоанна с растрепанной шевелюрой и оборванным подолом юбки, теперь уже точно знает, что ей ничего не поможет. Ее ждут жесткие руки Фриды, и никто в доме не поверит, насколько она себя плохо чувствует. На ногах словно бы висят тяжелые гири, и в животе непривычные боли.
– Почему ты надела эту юбку? – упирается в нее взглядом Фрида. – Ты же знала, что от нее оторвутся оборки.
И только вопрос деда из-за ее спины спасает от необходимости выдумать еще какую-либо причину.
– Фрида, что с моим темным костюмом? Почему ты не вернула его Аарону на исправление?
– Именно этот неисправленный костюм вам нужен, уважаемый господин? Недостаточно вам множества ваших отлично сшитых костюмов? – И Фрида сильным движением тянет за руку Иоанну. Только в коридоре, около ступенек, Иоанне удается вырваться из рук Фриды.
– Фрида, что с Эмми? Что с ней случилось?
