то, что хватал руками обрез, патроны и гильзу. «Как ребенка поймали!»
Котов злился на себя, на то, что пребывал весь день в каком-то расслабленном, благодушном состоянии. Конечно, он никак не связывал свое поведение с купанием в святом ручье. Действие активного плюса кончалось, Котов обретал то, чего ему так не хватало днем: умение ненавидеть, злость, готовность драться. «Если завтра вызовут на допрос — потребую адвоката! — разъяренно ворочаясь на койке, думал Владислав. — Пока из Москвы не приедет мой адвокат — ни на какие вопросы отвечать не буду!» В Москве у него был весьма толковый юрисконсульт, ему ничего не стоило найти хорошего профессионала по уголовным делам, который в два счета развалил бы это дело. Успокаиваясь, Котов начал дремать и вскоре заснул по-настоящему…
Дубыга вновь связался с Зуубаром и доложил:
— Клиент спит. Подтверждаете санкцию на вмешательство?
— Подтверждаю. Успел даже согласовать с Вельзевулом. Отдел доставки дает транспортный канал. Будем брать Запузырина и еще кой-кого. Твоего приказано оставить — грехотонн мало. А этих — пора. Как клиент, поддается контролю?
— Активный плюс сошел. Через двадцать минут будет управляем.
— Подожди, потом выводи его в Астрал и предобрабатывай.
— Понял.
— Ну, до связи.
Двадцать минут протекли быстро. Дубыга за это время провел тестирование систем, обеспечивающих возвратный выход реликтовой субстанции в Астрал. Незримая труба протянулась из Мира Реального на борт субастральной «тарелки». Спящий Котов оставался спящим, но большая часть его сущности стала медленно сниматься с носителя и втягиваться в эту трубу. Дубыга трансформировал интерьер «тарелки», и она превратилась в комнату Тани Хрусталевой, а Дубыга принял ее форму.
Сон был удивительно ярким, цветным. Котов увидел себя в Таниной комнате, за окном шумел лес, перекликались птицы и легкий ветерок теребил пугливые осиновые листочки. Котов сидел напротив Тани в мягком кресле и пил какой-то необычного вкуса чай.
— Пей, — говорила ему Таня незнакомым, звенящим и даже вибрирующим в ушах голосом. — И ты станешь неуязвимым, ты сможешь рвать железо, и от тебя будут отскакивать пули. Ты сможешь не только отражать их, но и посылать одним взглядом в тех, кто будет стремиться тебя убить. Никто не сможет заподозрить тебя в убийстве, и ты совершишь месть и правосудие!
Котов пил этот чай и ощущал, что его жилы наполняет какая-то мощная, неведомая сила. В то же время он чувствовал необъяснимый страх. И еще — он понимал, правда, неясно, что совершает что-то недостойное, мерзкое. А чай — приятный, чуть горьковатый на вкус, но ароматный и крепкий — все не иссякал в стакане. Чем дольше пил его Котов, тем больше этого чая хотелось выпить, но и осознание своей не правоты становилось все сильнее. Росла и сила, которую он ощущал в своем теле, и страх все нарастал и нарастал. Он чувствовал, что надо сказать об этом Тане, но отчего-то не мог говорить. Он только мог смотреть в Танины глаза и пить, пить… На какую-то секунду ему показалось, что страх, жажда и стыд, словно три нити, сплетенные в косичку, тянутся к нему именно из этих синих глаз. Ветерок, врывавшийся изредка в комнату, взвивал пряди золотистых Таниных волос, и они, словно солнечные лучики, обжигали лицо Котова, хотя и не касались его.
Росла жажда, росли страх и стыд, а сила была такая, что Котову казалось, будто он может одним тычком пальца повалить Останкинскую башню. Но жажда так сушила рот, страх холодил, а стыд жег, что Владислав испытывал муку тяжкую.
— Преодолей! Преодолей стыд и страх! — вещала Таня. — Еще немного! Не поддавайся!
«Через двадцать секунд при отсутствии контр-контрсуггестии вынуждена буду дать сброс внешнего оформления», — доложила «тарелка», находившаяся с Дубыгой на прямой связи, которую Котов, естественно, слышать не мог.
«Придется выводить Тютюку!» — решил Дубыга.
Стажер, которому положено было трое суток находиться в пассивно-аккумулирующем состоянии, очнулся.
— Врубайся! — приказал офицер и за секунду передал Тютюке всю информацию о происшедших событиях.
Тютюка включил свои каналы энергетики, и поединок между воздействием и противодействием продолжился.
Котов продолжал в своем сне бесконечное чаепитие. У него было ощущение, что пересохло уже не только во рту или в горле, но даже где-то в пищеводе. Сила приобрела, кажется, уже космические масштабы, лед страха перешел за абсолютный нуль, а жар стыда — за миллионы градусов. Таня, сидевшая перед ним, после включения в работу Тютюки озарилась каким-то ослепительным сиянием, из глаз словно бы били голубые лучи, а волосы казались плазменным облаком. Владислав ощущал исходящий от них жар, а слова, которые она говорила, были какого-то колокольного тембра:
— Не отдаляйся! Не бойся! Стой на своем!
И вдруг, когда Владиславу показалось, что он вот-вот умрет, что-то тихо щелкнуло в его мозгу, страх и стыд стали исчезать, а жажда перестала быть палящей…
Дубыга с облегчением отметил:
— Пошла контр-контрсуггестия! Молодец, Тютюка! Вывести объект из Астрала! Сброс имитационной картинки!
… Котов очнулся от сна, резко рванул скованные руки. Крак! Наручники сломались, будто были склеены из яичной скорлупы, и с лязгом упали на пол.
«Не может быть! — подумалось ему. — Сплю?»
Но запястья хранили отпечатки наручников. Котов ощупал себя, присел на койке. Нет, он уже не спал.
Сон — или то, что ему казалось сном, — кончился, и теперь Котов наяву ощущал ту самую таинственную силу, которой наполнил его тело неведомый напиток. Котов встал, подошел к двери, прочной, стальной, с окошечком, закрытым заслонкой… Она казалась непробиваемой, но где-то на уровне подсознания Владислав знал: стоит ему ударить эту дверь ногой, и она слетит с петель.
Дубыга дал команду…
Грохот упавшей двери произвел впечатление взрыва. Особенно на охранника, одетого в милицейскую форму. Когда Котов, вышибив дверь вместе с кусками бетона и рамой из сантиметровой стальной полосы, вышел в коридор, то охранник сразу же решил, что Котов взорвал ее пластитом. Запузырин не инструктировал охрану, что делать, если заключенный попытается бежать, потому что был убежден, что из его КПЗ побег невозможен. Поэтому охранник замешкался. Вскинув автомат, он несколько мгновений размышлял: стрелять в грудь или по ногам? Не успел он нажать на крючок, как Владислав взвился в воздух и обеими ногами поразил его в живот.
— Первый прошел по транспортному каналу, — доложили из Астрала. — Шестьсот семьдесят пять грехотонн, адресование — ПР-ЛАГ.
— Принято! — отозвался Дубыга. Им овладел азарт охотника. Котов набрал в результате прыжка восемь грехотонн, и сущность его сразу на шестьдесят процентов стала отрицательной.
Предсмертный вопль охранника услышали двое, которые сторожили вместе с ним. Это были люди Мурата. Оба с автоматами в руках разом выскочили в коридор и, уже ни чуточки не заботясь о целости Котова, открыли огонь очередями. Если бы Котова не защищала сатанинская сила, то убит он был бы наверняка. Но строчившие в него люди упали сами, так как пули, достигая какой-то непроницаемо прочной сферы, окружавшей Владислава, летели обратно, не теряя убойной силы. Впечатление было, что это Котов расстреливает их в упор.
— Второй: семьсот сорок пять грехотонн — ПР-ЛАГ, третий: двести сорок три — ПР-ЛАГ, — информировал Астрал.
Котов действовал как робот. Он выскочил из подземного гаража на территорию дачи и рванулся к неосвещенному дому. Перед домом стояла иномарка Мурата, рядом — шофер и телохранитель. Оба они слышали шум в гараже и, выхватив пистолеты, были готовы к бою. Котова, выбежавшего на пятачок, освещенный подвесным светильником, встретили сразу два выстрела: один из-за капота машины, другой из
