закладываются основы высококачественного греха, именно тут начинает накапливаться минусовой потенциал. Вас правильно учили, что надо использовать весь арсенал, — никто не говорит, что управление индивидуумом не дает результатов. Просто применять его нужно умело. Короткие импульсы на данной планете предпочтительнее. Это как бы шальная, неосознанная мысль, которая проскальзывает в мозгу у реликтового. Все остальное у него в мозгах нормально, никакого контроля над собой он не теряет, но тем не менее совершает действие, которое ведет его к совершению греха. Даю короткий импульс на модель!
Блондинка потянулась, привстала, затем поднялась с лежака и, подбоченясь, задрала лицо, укрытое черными очками, к солнцу.
— Второй короткий — на Котова!
Котов, не переставая плыть брассом, отфыркиваясь, повернул голову в сторону пляжа.
— Внимание, фокусирую его взгляд на блондинке. Фиксация! Теперь еще один короткий на восприятие. Сейчас у него работает первая сигнальная! Понял? Я только повернул его голову, дал возможность разглядеть блондинку и воспринять ее как привлекательную. Вот и все участие телеуправления. Теперь он сам, по своей воле, разглядывает эту пышечку. Видишь, поплыл сам, не спеша, не торопясь. Теперь нужно, чтобы блондиночка его заметила. Короткий! Есть! Фиксация! Восприятие… Видишь, она делает шаг к воде, сама, без моего приказа. Тоже первая сигнальная работает. Сейчас мы их сведем у воды, но сделаем это аккуратно, без нажима, опосредованно. Материальный импульс, легкий ветерок!
Мяч, порхавший над волейбольной площадкой, после одного из ударов пролетел по ветру дальше чем нужно, волейболист побежал за мячом, несколько мужчин приподнялось, чтобы помочь поймать мяч, и, обходя их, блондинка оказалась лицом к лицу с выходящим из воды Котовым. Они поглядели друг на друга и на несколько секунд остановились.
— В такой ситуации можно дать им просто поглядеть и разойтись, а можно подключить вторую сигнальную систему.
— Водичка тепленькая? — спросила блондинка.
— Прекрасная, — ответил Котов, — освежает, но не студит…
Дубыга ликвидировал модель и обратился к Тютюке:
— Принцип понятен?
— Так точно!
— Тогда давай посмотрим реальную картину…
Пока черти работали на объемной модели, на реальном пляже народ начал резко сокращаться в численности, ибо близился обед и отдыхающие направились к корпусам, чтобы подготовиться к приему пищи. Котов вышел на берег, забрал одежду, зашел в кабинку, а затем вышел оттуда, комкая мокрые плавки, невозмутимый и неторопливый, в майке с рекламой «Филип Моррис» и зеленых спортивных брюках.
Следом за ним в обнимочку шли две пары из тридцать третьего номера.
— Смотри, Соска, ничего кадр, а? — заметил Колышкин. — Сколько с него срубить можно, как прикинешь?
— Много брать жалко, самой приятно, — лениво ответила девица.
— Не увлекайся, не на работе… — проворчал боксер.
На обед все собрались в столовую, где веяло неуловимым ароматом отшумевших здесь в недавние времена приемов в честь областных и московских гостей, свадеб районного значения и иных мероприятий. Теперь здесь предполагалось обедать лишь в объемах стоимости путевки. Пышная дама в белом халате и высоком чепце, по чистоте и накрахмаленности превосходившем амуницию любого медработника, распределяла столы. За каждый стол сажали по четыре человека. Первый стол полностью заняла четверка из тридцать третьего номера, за следующий стол попало семейство Пузаковых и какая-то пожилая дама из первого корпуса, а далее наступил черед престарелой четы бывших обкомовских работников, известной нам Александры Кузьминичны Сутолокиной и еще какой-то дамы. Однако дама, позади которой стоял Котов, внезапно изменилась в лице и вышла из очереди.
— Отлично, — похвалил Тютюку его наставник, — видишь — короткий импульс, легкое расстройство желудка, — и мы сводим вместе нужных субъектов.
Обкомовский дедушка, как и его бабуля, с интересом разглядывал своих соседей по столу. Ни Сутолокиной, ни Котову даже не приходило в голову, что наряду со стариками их изучают еще и потусторонние силы.
— Произвести замеры взаимовнимания, — приказал Дубыга.
— Есть! — гаркнул Тютюка. — Даю результаты: внимание Сутолокиной двадцать пять процентов, Котова — десять.
— Естественно, — резюмировал Дубыга, — явный красавец-мужчина и не первой свежести бабенка. Удивляет только разброс, он совсем небольшой. Сутолокина уделяет своему очень видному соседу намного меньше внимания, чем можно было предположить. Вместе с тем он, который должен был ее, мышь серую, вообще едва замечать, поглотился ее персоной на одну десятую всего внимания. Любопытно! Ну ладно. Ваши дальнейшие действия, стажер?
— Очевидно, завязать разговор, включить вторую сигнальную?
— Мысль верная, но как это организовать конкретно?
— Дать короткий импульс Котову и…
— Ничего путевого не выйдет. Котов выдаст что-нибудь типа «Как вам нравится этот салат?» На что ему ответят: «Как все советское». Как раз здесь нужен длинный импульс, но не на сексуальную, а на отвлеченную тему. Например, насчет политики или литературы. Причем лучше, чтобы разговор начал не Котов и не Сутолокина, а старики. Просмотри их память, что они последнее читали.
— Газету «День»…
— Нет, это не пойдет. У Котова она вызовет аллергическое неприятие. Пусть лучше шпарят на тему литературы. Какая там книженция крепко осела в их бортовых компьютерах?
— В восемьдесят восьмом прочли «Мастера и Маргариту». С тех пор только перечитывали старые книги. «Как закалялась сталь», например.
— Гадость какая! И это все?
— Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Некрасов… — стал перечислять Тютюка. — Три дня назад — Салтыков-Щедрин, «История одного города».
— Освежали в памяти школьную программу… Хотя, вообще-то, «История одного города» — хорошая тема. Ты пока не вмешивайся, я сам подброшу на них импульс…
Старичок поковырял вилкой салат из свежей капусты и сказал задумчиво, обращаясь к супруге:
— Да… Печально все это. Не могу отделаться от ощущения, что мы живем в городе Глупове. Пришел новый градоначальник, разместил улицы, замощенные предшественниками, и из добытого камня понастроил монументов…
— Не волнуйся, Митя, — прошелестела старушка, — что нам осталось? Все позади, мы свое прожили.
— Завидую тем, кто помер, — вот до чего дошло. И почему меня в тридцать седьмом не шлепнули? Филька Чистяков аж самому Ежову на меня писал — так Фильку шлепнули, а меня — нет. Теперь он — жертва репрессий, а я — никто. Пенсионер. Осколок тоталитаризма.
— Да что ты говоришь-то? Живы, слава богу, болячек не так много, глядишь — и помрем тихонько.
— Обидно… Все делали, куда ни гнали — всюду шли, за спины не прятались. Помнишь, как мы в Красноармейске Никольскую церковь в ревклуб переделывали? Мне старухи пообещали, что гореть мне в геенне огненной… А Артем Стулов, бывший лабазник, лишенец чертов, голову хотел гирей проломить. Но я- то его в ГПУ раньше сдал… Успел. И когда на колхоз меня бросили, тоже ведь могли пришибить. Помнишь, сено мы изымали?
— А-а, это когда Кузьма Евдошкин на тебя с вилами попер?
— Ну да. Еле отскочил тогда. Милиционер, помню, Вавилов, выручил. Упекли Евдошкина, а сынок его потом тоже все грозился вернуться. Хорошо, что ты от его подружки письмо перехватила… И подружку, и младшего Евдошкина прибрали. А ведь могли бы они нас.
— Вот и хорошо, что мы их, — торжествующе прошамкала старушка. — Мы победили! Мы! Пусть эти попробуют, — она мотнула головой в сторону Котова, который дочиста выскреб тарелку с борщом и
