северные сказители спасли от забвения песни о Владимире Красно Солнышко, давно забытые на Киевщине. Уроженец Севера Ермак много раз слышал былины, воспевавшие подвиги русских богатырей на дальних степных границах.
Сказители были желанными гостями в любом селе. Крестьяне встречали их в воротах и вели вместе с гуслярами в горницу. Рокот гуслей заполнял избу, и все кругом замолкало. Взрослые, сидевшие по лавкам вдоль стены, и дети, забившиеся на полати, старались не дышать, чтобы не проронить ни слова.
У каждого времени – свои песни. Древние богатыри в устах северных певцов сами собой превращались в удалых казаков. Татарское иго пало, но прошлое властно напоминало о себе. Что ни год, Русь подвергалась разорительным набегам ордынских мурз. В степи ордынцы возвращались, обремененные добычей и полоном. Те, кому удавалось вернуться'на родину, могли немало рассказать о страданиях православных в басурманском плену. Древние былины перекликались с их рассказами, затрагивая душу и сердце русского человека. Недаром богатыри отправлялись в ордынское поле «переведаться» с врагами. Кто, кроме них, мог освободить страждущих в плену братьев?
Глубоко запала в голову Ермолая песнь о Добрыне:
Одолела удаль Добрынюшку. Врал добра коня он богатырского Да с собою брал палнчку булатную, Ездил целы» день, с утра до вечера, Да но славну по раздолыщу чнету полю. По.отелось-то молодому Добрынюшке Ему съезднти во далече чисто поле, Дай h тым горам ко сорочинекпм, Дан к тым норам да ко именным.
Там в поле налетел на молодого Добрынюшку Змей Горыныч о трех головах. Грянул страшный бой. Победил богатырь чудовище, потоптал он много множество зме-енышев. Отпер норы змеиные и- сказал таковы слова:
Аи же полона да вы расенские! Вы.одите-тко со нор вы со именных, Aii ступанте-тко да по своим местам, По своим местам да по своим домам.- Как пошли-то полона '-пъ расейские Aii со тых со нор дан со ммеиных. У них сделался да то и шум велик.
Не меньше, чем о Добрыне, любил Ермак слушать песни о старом казаке Илье Муромце. Кто знает, не тогда ли родилась в нем мечта о степных просторах, об удалых схватках с ордынской силой!
НА ВОЛЬНЫХ ОКРАИНАХ
Татарское нашествие смело с лица земли славянские поселения в степной полосе между Днепром и Волгой, на Дону и в Приазовье. Но пути в глубь степей не были забыты на Руси. Едва Золотая Орда утратила могущество и стала распадаться, русское население начало возвращаться в донские, приазовские и волжские степи. Медленное, но ощутимое движение происходило на всем пространстве от Киева до Нижнего Новгорода.
Выходцы из Руси небольшими ватажками отправлялись вниз по течению рек на промыслы, с наступлением холодов возвращались домой либо «полевали» в степях. На окраинах находили прибежище прежде всего те, кто искал спасения от тягла, даней и оброков. Немногочисленные русские переселенцы очень часто присоединялись к татарским станицам, население которых по своему облику мало чем отличалось от них самих. То были выходцы из татарских кочевий, беглые «черные люди» и рабы. Самые наименования, усвоенные вольным населением степей – «казак», «есаул», «атаман»,- были бесспорно татарского происхождения.
На первых порах среди казаков преобладали татары, выходцы из разных орд. Послы малолетнего Ивана IV говорили в Орде: «На поле ходят казаки многие: казанцы, азовцы. крымцы и иные баловни казаки, а и с наших укра-ин казаки, с ними смешавшись, ходят».
Со временем приток населения со славянских территорий изменил лицо вольных станиц. Число выходцев с русских «i/краин» умножалось из года в год. Пограничные воеводы доносили в Москву: «Ныне, государь, казаков на Поле много: и черкас цен, и кы.чн (украинцев) и твоих государевых (людей), вышли, государь, на Поле изо всех украин ъ.
Беглый люд жил в станицах и временных «зимовьях». Затем в местах наибольшего скопления переселенцев появились укрепленные «засеки» и «городки».
Первые казацкие засеки появились на Днепре. Их основали выходцы из Киева, Черкасс и других украинских городов и поселений. Запорожская Сечь стала прочным щитом, прикрывшим Украину от вторжения крымцев.
Вскоре же появились первые зимовья на Дону. Их основали севрюки – жители Северской земли. Ссврюков не смущало близкое соседство турок в Азове. Тщетно крымцы требовали от царя свести с Дона «русь». Иван IV отвечал им, что казаки поселились близ Азова без его ведома, бежав из государевых владений.
С рязанской окраины и верхних притоков Дона, Медведицы и Хопра русское население продвинулось в большую излучину Дона и в Нижнее Поволжье.
Что привело Ермака в волжские казачьи станицы? Что заставило покинуть отчий дом в Борке? Конечно же беда.' Жизнь северной деревни была суровой и трудной. Кто изнемогал в борьбе с природой, тот лишался возможности прокормить себя и своих ближних. Своенравная природа не оправдывала даже самых скромных ожиданий земледельца. Летние холода, проливные дожди, ранние заморозки губили плоды крестьянского труда. Недороды вели к голоду. Ермак был мальчиком, когда случился первый в его жизни голод. «Хлеб был дорог на Двине,- записал в то время местный летописец,- и людей померло много с голоду, в одну яму клали по двести и триста человек». Через несколько лет в небе над Бор-ком засияла комета, предвещавшая людям худшие испытания. «Той же зимы,- писал очевидец,- явися звезда хвостатая, и того лета хлеб не дошел». И вновь на погосте за борковской церковью рыли братские могилы и.хоронили в них умерших от голода. Царские писцы, посетившие в те годы двинские волости, нашли в них много покинутых, заколоченных крестьянских изб. Они пытались дознаться у соседей, куда делись владельцы УТИХ изб, я слышали в ответ: «Этот умер в голод и мор, а тот сшол с женою и детьми без вести». Сиротство, голод, беда отрывали крестьян от земли. Кто питался милостыней, сволочась под окны», кто шел в кабалу, запродавал себя в холопы. Самые отважные шли непроторенными путями, в глубь далеких ордынских степей, и находили прибежище в редких казачьих станицах.
К тому времени, как Ермак отправился в поле, первые поселенцы станиц успели прожить там жизнь. Как писали царские послы с нижнего Дона, «на Дону и вблизи Азова живут казаки – все беглые люди, иные казаки тут и постарились, живучи». Рядом со «старыми» появились «молодые» казаки, недавние выходцы из России.
Голландский купец Исаак Масса не раз ездил в Поволжье и наблюдал своими глазами жизнь казачьих станиц. «Казаки эти,- писал он,- из русских племен, по большей же части московиты, да и говорят всего больше по-московски, но между собой употребляют они особый язык, называемый «отверница», а народ этот – в большинстве бежавшие от своих господ холопы».
В станицах «языцы» перемешивались, как в древнем Вавилоне. Тут звучала русская и украинская, татарская и литовская, польская и турецкая, немецкая и карельская речь. Беглецы неплохо понимали друг друга, употребляя особый жаргон. Их говор состоял из слов, заимствованных из разных языков.
Благодаря тому что в станицах русские мирно уживались с татарами, станичникам нетрудно было наладить торговлю с ближайшими ордынскими базарами. Но еще более тесными были их связи с Россией. Казаки постоянно возили рыбу, дичь и другие продукты в ближайшие русские города и возвращались в степь с хлебом.
Турецкие власти и крымская знать не прочь были превратить вольных казаков в своих подданных. Но казаки оказывали вооруженное противодействие таким поползновениям. Кровавые междоусобицы, то и дело происходившие в степных ордах, благоприятствовали им.
Азов был крупнейшим невольничьим рынком в Восточном Причерноморье. Татарские мурзы везли сюда полоняников, захваченных во время постоянных набегов на русские земли.
С давних пор из Азова русских невольников продавали по всему Востоку. Успехи казачества нанесли
