что он абсолютно неправильно понял мое выражение.
— Видите ли, я знаю, — запальчиво говорил писатель. — Я знаю, лорд Феран. И определенно вы должны были видеть, что происходило вокруг вас, все эти годы, которые вы провели в Империи. Определенно вы должны были что-то знать об их образе жизни!
Я отвечал медленно и очень осторожно, чтобы он в точности понял мои слова.
— То, что здесь написано — чушь. Совершенно необоснованная, абсолютная чушь. Я никогда не видел ничего, что позволило бы существование таких ритуалов, и я твердо верю, что никогда в современной истории Азеи не практиковалось ничего, что хоть отдаленно напоминает потворствование своим желаниям, о котором говорится в этой книге. Ты меня понимаешь?
— Я вас слышу, — угрюмо сказал Супал. Очевидно, он не сомневался: его знания Великого Азеанского Секрета будет достаточно, чтобы я открылся ему. — И я вижу, что вы все еще не желаете со мной разговаривать.
— Нам нечего сказать друг другу, — твердо ответил я. — И определившись с этим, я теперь прошу тебя уйти и взять эту… книгу с собой.
Я презрительно бросил пластину через комнату и он поймал ее, разозленный моим упрямым отрицанием его убеждений (не говоря о прямом отказе его принимать). Супал ушел в ярости и я думал, что видел его в последний раз. Я так на это надеялся!
Но меня ждали нелегкие дни.
Два дня спустя я встретил Супала перед Обсерваторией в Курате; мне потребовалась минута, чтобы отмахнуться от него, но встреча омрачила в общем удачный день, и весь его остаток я ходил, задумавшись. Вскоре соотечественники Супала стали появляться везде, куда бы я ни пошел, и, что раздражало еще больше, каким-то образом проникали на собственность, примыкающую к моей, поэтому куда бы я ни пошел и когда бы я ни вернулся домой, то вкратце получал информацию об: 1) их искренности; 2) их достойной природе; 3) моей несправедливости. Нет необходимости говорить: я испытывал искушение указать им, что «справедливость» — не особенно желательная черта среди браксанов, но не сомневался, что если заговорю, то это только подбодрит и спровоцирует наглецов, поэтому молчал.
Наконец я дошел до ручки. Дело было не только в их присутствии или настойчивости, и не в нарушении моего спокойствия (которое я высоко ценю и стараюсь поддерживать), но — в откровенной глупости, которую они демонстрировали и на которую я не мог уже смотреть. Я просил их уйти — они меня игнорировали. Я угрожал им — и да, они испугались, но все равно не сдались. Я являлся единственным связующим звеном между ними и воображаемым миром сексуального мистицизма, и они отказывались оставить меня в покое. Не стоит вообще разговаривать с фанатиками или вам будет никогда от них не отвязаться!
Я даже пытался найти какую-то лазейку в законодательстве, которая позволила бы мне от них избавиться, но, к моему удивлению, там не нашлось ничего подходящего. Наконец, раздраженный и злой (как жаль, что нет ритуалов, чтобы избавиться от такого напряжения!), я обратился к оплоту браксанской нетерпимости — то есть, к моему отцу.
Сечавех всегда радушно принимал меня, думаю, в основном затем, чтобы вызвать раздражение у своих чистокровных детей, ни по какой-либо другой причине. Я никогда не уверен в его мотивах, поэтому обычно, принимая совет Сечавеха с осторожностью. Однако этот вопрос был как раз по нему, поэтому я, не колеблясь, решил спросить его совета.
Я объяснил проблему как мог. (Не сказал ничего особенного об умном камне, не говоря уже про собственную эмоциональную встряску, теплых слов — поменьше и побольше грубых). Хотя, как сыну, мне не следовало обращаться к Сечавеху с такими вещами, но он гордился тем, что моя браксанская половина оказалась доминирующей — возможно потому, что это доказывало превосходство его генов над генами моей матери. Итак, я пересказал ему часть этой истории, приемлемую для браксана, и он предположил мне рассказать остальное.
Когда я закончил, Сечавех довольно улыбнулся, вид у него был чрезвычайно самоуверенный и снисходительный.
— Все просто, — бросил он. — Убей их.
Я не был уверен, отвечает ли он мне или пытается натравить на обидчиков. Это наша обычная игра.
— Убить их? — переспросил я.
— У тебя есть меч, — напомнил Сечавех.
— Но как…
— Достань меч и нанеси удар. Определенно мне не нужно объяснять тебе, Феран, как пользоваться мечом.
Я нахмурился.
— Я знаю, как убивать.
«Правда?» — по-моему, Сечавех бросил мне вызов.
— Значит, так и сделай, — с иронией сказал он.
— А закон?
— Закон? — Сечавех рассмеялся. — Какой закон? Ты являешься представителем высшего класса, Феран, ты — наполовину браксан, и имеешь право на все браксанские прерогативы. Эти типы тебя беспокоят? Избавься от них. Они тебя раздражают? Убей их медленно, отомсти им за свое раздражение. Не волнуйся насчет закона! Никто не будет тебя преследовать в судебном порядке. А если кто-то и попытается, то кайм’эра быстренько порежут его на куски, также быстро и эффективно, как твой меч порежет этих твоих псевдоученых, — он замолчал, затем скромно предложил: — Я мог бы воспользоваться Смертью по Прихоти вместо тебя.
— Нет, — ответил я. — Это мне не подходит.
Мой отец, использующий Смерть по Прихоти от имени отпрыска? В обществе это не принято, и я это знал. И Сечавех знал, что я знаю.
— Нет, я сам с этим разберусь, — решил я.
Сечавех улыбнулся и я понял, что он меня проверял. Отец проводил меня до двери и по пути подбадривал, а также продемонстрировал несколько эффективных режущих и колющих ударов мечом, которые выведут противника из строя, но не убьют на месте. Преподай этим типам урок, говорил он, и покажи им раз и навсегда, что таких выродков браксаны не потерпят.
«И самому получить урок?» — подумал я, поблагодарил отца и ушел, не давая никаких обязательств или обещаний. Мне следовало предположить, что он посоветует применить насилие — но, с другой стороны, это сделал бы любой браксан, поддерживающий традиции. Так почему это меня беспокоит? Возможно, у меня вызывает негодование его попытка манипулировать мной, поскольку говорит о том, что я сам не лучше баранов, на которых Сечавех обычно пробует силу своего влияния. Нет, если он пытается склонить меня к насилию, то я точно буду искать альтернативу.
Четвертая звуковая дорожка
Я объяснил проблему Лине. Это одна из первых вещей, которые узнаешь в браксанском обществе: когда у тебя самого закончились идеи, посоветуйся с женщиной. А если быть более точным, посоветуйся со своей Хозяйкой.
Я так и сделал.
Нас с Линой никогда особо не волновала политика, поэтому я сильно удивился, когда она прямо заявила в ответ на мой рассказ:
— Нужно разобраться с его мотивами, — после чего предложила план действий, который зависел от подключения к делу группы информаторов, что варились в сфере новостей и книгоиздания. Вероятно, я так удивился, что Лина это заметила и улыбнулась. — Это не займет много времени, — сказала она.
И, действительно, много времени это не заняло. Прошла всего одна десятая — и Лина представила мне результаты. Она прошлась по всей Центральной Компьютерной Системе. Однако люди в списке, который она принесла мне, были связаны с моим мучителем, как мне казалось, очень отдаленно.
