страх.
Утром он сразу вспомнил о предстоящем суде.
Дэн источал абсолютную уверенность, но его поведение Страйда не убеждало. Он слишком часто становился свидетелем виртуозных трюков Арчибальда Гейла. Тот умел выуживать кроликов из шляпы в такие моменты, когда этого меньше всего ожидали. На душе у него было тяжело, будто они что-то проглядели, какие-то факты не заметили. Страйд хотел, чтобы присяжные признали Грэма виновным, и если бы имелись дополнительные обстоятельства, уличающие его, Страйд хоть сейчас был готов отправиться на их поиски.
Подобное чувство преследовало его часто. Ему всегда хотелось большего. Мэгги успокаивала его, говоря, что дополнительных улик у них не появится и нужно успокоиться. Как всегда, она была права, оставалось надеяться на прокурора и присяжных. Страйду предстояло доказать им, что между уликами есть связь и ведет она к Грэму.
Дэн остался доволен жюри присяжных. Консультант по их подбору сообщил ему, что в данном случае состав идеальный – все они готовы поверить косвенным доказательствам виновности Грэма и принять гипотезу о его сожительстве с Рейчел. Состояло жюри из восьми женщин и четырех мужчин. Четверо женщин были замужем, имели детей от четырех до двадцати лет. Двое находились в разводе, самые молодые в браке не состояли. Из четырех мужчин один был вдовцом, имел внуков, второй – одинокий гей, третий женат, но детей пока не имел, четвертый учился в университете.
По настоятельному совету консультанта им удалось избежать включения в состав жюри семейных мужчин средних лет, отцов несовершеннолетних девушек, то есть с таким же семейным положением, как и Грэм.
В пятницу, после того как закончили формировать жюри присяжных, Дэн пригласил Страйда в бар на кружку пива. Битых два часа он расписывал ему свою будущую победу над Арчибальдом Гейлом, который, кстати, принял пассивное участие в отборе присяжных, что выглядело странно. Единственно, чего Гейл добился, – убедил судью Кассель в необходимости максимально оградить присяжных от влияния любых средств массовой информации на время процесса.
На кружку пива Страйд согласился, Дэна слушал внимательно, но на душе у него скребли кошки. «Почему, – ломал он голову, – Гейл, всегда бьющийся за любую мелочь, вдруг с загадочной легкостью одобрил состав присяжных, которые как нельзя больше устраивают обвинение, и даже не берет себе консультанта по их подбору? В чем тут дело?»
Дэн старался развеять его тревогу.
– Страйд, и ты тоже поверил в невероятные мыслительные способности Гейла? – укорял он его. – Да пойми ты, Гейл не всемогущ, он по воде ходить не может. Зачем ему ломать копья из-за подбора жюри? Да тут каких присяжных ни возьми – все будут против Грэма, и Гейл это быстро понял. Страйд, он процесс продул. Конец фильма.
Однако Страйда его аргументация оставляла равнодушным. Тревога не покидала его.
Он выскользнул из-под одеяла, осторожно, чтобы не разбудить Андреа, голым, подошел к окну. Город освещали тысячи мерцающих огоньков, за которыми расстилалась чернота озера. Он тихо приоткрыл окно. Андреа любила тепло, на ночь она обязательно закрывала окна, чего Страйд не делал даже зимой и к чему никак не мог привыкнуть.
Утренний воздух был свеж и приятен.
Даже себе Страйд не признавался в том, насколько этот суд важен для него. Вот почему он считал, что доказательств недостаточно и следовало бы поискать еще. Ему нужна стопроцентная уверенность вины Грэма. Он должен твердо знать, что тот не выскользнет между пальцев правосудия. После потери Синди и неудачи с Керри он не мог позволить провалить дело Рейчел.
Почти полчаса он стоял у окна, вглядываясь в горизонт. Легкий бриз обдувал его тело. Услышав, как зашевелилась Андреа, Страйд закрыл окно и снова залез под одеяло.
Он долго переворачивался с боку на бок и наконец погрузился в сон.
Утро выдалось замечательным, обещая один из тех изумительных дней, выпадающих в Дулуте, – с ярким слепящим солнцем, ясным голубым небом и мягким ветерком, плывущим с озера. Приближаясь к зданию суда, Страйд вынул из кармана большие солнечные очки и надел их. Он надеялся замешаться в толпе и незамеченным проскользнуть внутрь, избегая встречи с журналистами.
Здание окружного суда располагалось недалеко от Пятой авеню на Прили-драйв. К нему вела длинная, похожая на спираль подъездная дорожка, проходившая по саду, в центре которого оно и находилось. Справа стоял Городской совет, слева – здание федерального суда. В обычные дни – тихое местечко, где Страйд любил посидеть на лавочке и перекусить во время ленча, посматривая на пузырящийся фонтан и тюльпановый сад, под шелест американского флага на высоком флагштоке.
Но только не сегодня.
Толпа заполняла булыжный тротуар и растекалась по обеим сторонам улицы, запруженной фургонами с названиями телевизионных компаний. Операторы снимали репортеров со всех углов, стараясь захватить в кадр пятиэтажное, серого кирпича, здание суда и осаждавшую его плотную группу зевак, пикетчиков и журналистов. За несколько кварталов отсюда движение встало несколько часов назад. На верхней ступеньке суда Страйд увидел полицейских офицеров, с трудом сдерживавших напор рвущихся в здание людей. Рядом держалась стайка репортеров, тыкавших микрофонами и камерами в лицо Дэну Эриксону, выкрикивавшему ответы на их вопросы.
Шум стоял оглушительный. Выли и заливались клаксоны, высунувшись из окон автомобилей, орали и жестикулировали водители. Их дополняли включенные на полную мощь радиоприемники и телевизоры. С десяток женщин с плакатами, осуждающими порнографию, подбрасывали их в воздух, громко и жалобно пели религиозные гимны. Поскольку последнее время пресса на все лады смаковала нездоровые пристрастия Грэма, антипорнографические дамы увидели в них и в ужасной трагедии, происшедшей с Рейчел, прекрасную возможность заявить о себе очередным спасительным кличем.
Хаос. Суд над Стоунером явился главным юридическим событием Дулута за последние годы, и никто не хотел пропустить его.
Страйд беззаботной походкой врезался в толпу, продираясь сквозь шевелящуюся массу к двери, бросал по сторонам вежливые извинения. Заметив репортеров, он отвернулся, приняв вид обычного любопытствующего, привлеченного событием. Он не боялся быть узнанным. Знавшие его в лицо редко видели Страйда в деловом костюме, так что он вполне сходил за рядового служащего, стремящегося попасть в здание суда, чтобы оплатить штраф за неправильную парковку. Он невредимым протиснулся сквозь толпу и оказался на ступеньках. Полицейские пропустили его. Страйд вошел в прохладный вестибюль и, перешагивая через ступеньку, устремился по мраморной лестнице наверх. Мимо него сновали люди, поодиночке и группами. Чуть запыхавшись, Страйд поднялся на четвертый этаж и по коридору направился в зал. Он не сразу вошел туда, а ненадолго задержался у двери, поглядел на бурлящую внизу толпу.
Подъезжал Арчибальд Гейл. Он еще не успел остановиться, а репортеры, заметив его автомобиль, бросились к нему.
Массивную дубовую дверь, ведущую в зал, охраняли двое полицейских. Страйда они пропустили. Все входящие имели либо специальные пропуска, либо карточки с надписью «Гость», разыгрывали которые среди тысяч желающих по лотерее. Присутствовали здесь также и корреспонденты, но без фотоаппаратов и видеокамер. Судья Кассель заявила два дня назад, что цирка в зале заседаний она не допустит, его и так уже достаточно.
Зал заседаний выглядел внушительно, с длинными деревянными скамьями для посетителей и черными, тоже деревянными, резными ограждениями. Почти все места были заполнены. Страйд увидел Эмили Стоунер, она сидела в первом ряду, сразу за столом прокурора. Она не отрываясь смотрела на стол защиты, словно Грэм уже находился там. Взгляд ее покрасневших от слез глаз был невыразимо горьким.
Страйд проскользнул на тот же ряд, устроился неподалеку. Эмили не проронила ни звука, она опустила голову и уставилась на колени.
