Мужчина был худой и загорелый, волосы у него были собраны в хвост. Он крепко пожал ей руку:
– Матс Андерссон. Добро пожаловать.
Ханс Нэстман взял ее за локоть и провел в дом. Она почувствовала какое-то движение в доме.
– Заходите, жена моя скоро выйдет. – И понизил голос: – Это, как бы сказать... трудно для нее, да и для нас обоих, собственно.
Комната была большая, узкая и длинная, вся оформлена в черно-белых тонах. В центре стоял рояль. Сквозь узкие окна светило солнце, косыми полосами ложась на пол, на ряд черных кожаных кресел у стены. На выступе, похожем на алтарь, стояли две свечи в серебряных подсвечниках. Мартина на фотографии была в сиреневой майке. Под тканью угадывались соски.
Полицейский подошел к фотографии.
– Да, – сказал отец. – Это она.
– Я догадался. Как давно сделан снимок?
– Прошлым летом. Тогда было по-настоящему жарко. Она любила жару, зря она родилась в такой стране, как наша.
– Ей, значит, было двадцать четыре года, когда сделали снимок?
– Да. Должно быть, так. Извините меня, я на секунду, только...
И он вышел из комнаты. Повисла тишина.
Они сели в два соседних кресла. Крышка рояля была откинута – «Стейнвей».
– Вероятно, вы слышали про Матса Андерссона? – спросил полицейский. – Он известный пианист. Но возможно, вы не особо интересуетесь классической музыкой?
Вензель на рояле был затейливый, с золотыми извилинами, и напоминал коньячный бокал. На самом деле он изображал что-то вроде арфы или лиры. Ей внезапно захотелось выпить – рюмочку портвейна или хереса.
Они слышали, как где-то в глубине дома отец Мартины что-то говорит, словно увещевает собаку. Потом он появился в дверях с подносом, на котором стояли кофейные чашки.
– Моя жена скоро придет, – сказал он отрывисто.
Она вошла, опустив голову. Она оказалась моложе, чем представляла себе Жюстина. У нее были темные, как у Мартины, волосы и чуточку узкие глаза. Во всем ее облике сквозила вялость.
– Марианна, – произнесла она и протянула руку. – Я сейчас на таблетках, на «субриле». Думаю, это бросается в глаза.
Подошел ее муж с кофейником. Он принялся разливать кофе, с кофейника упала крышка и опрокинула одну из чашек. Лицо жены съежилось, обратившись вдруг в мордочку хорька.
– Я не выношу этот звук, я же сказала, – прохныкала она.
Мочки ушей у него покраснели.
– Пальцы у меня не так заточены, – вымученно пошутил он.
Женщина бродила по комнате, она была босая, на одном пальце ноги поблескивало тонкое колечко. Она откидывала назад волосы, издавала странные звуки.
– Потерять ребенка, – пролепетала она. – Потерять любимого ребенка.
– Мартина ваша единственная дочь? – спросил полицейский.
– Дочь – да, – ответил Матс Андерссон. – Но у нас есть сын. Он живет в Австралии. Конечно, он приедет на похороны. А так он не слишком нас радует визитами. Извините, я что-нибудь принесу кофе вытереть.
– Похороны, да... я слышал, ее привезли домой.
Женщина остановилась прямо перед Жюстиной.
– В гробу! Упакованную, словно товар для доставки.
Она упала на колени на белый ковер. Уронила голову Жюстине на колени, от тела исходил жар, она вся дрожала, она ткнулась губами в ногу Жюстины и вдруг впилась в нее зубами. Жюстина замерла на миг, ладонью прикрыла рвущийся крик, уставилась на полицейского. Он тут же подскочил, поднял Марианну и помог ей сесть в кресло.
– Что с вами, Марианна, что с вами?
Узкие глаза блеснули. Губы раздвинулись, но тут же снова сомкнулись.
Появился ее муж с тряпкой. Принялся неловко вытирать кофейную лужу.
Марианна Андерссон сказала совершенно нормальным голосом:
– А теперь, может, нам позволят задать несколько вопросов человеку, который последним видел нашу дочь живой?
– Жюстина Дальвик для этого и приехала, – сказал полицейский.
– На самом деле не я последней видела ее живой. Тот человек... в Куала-Лумпур, это ведь... тот, кто убил ее, тот и видел последним.
Женщина повернулась к ней:
– Прошу вас, не придирайтесь к словам. Все и так достаточно скверно.
– Послушайте, – вмешался полицейский. – Мы все потрясены случившимся. Нервы у всех оголены. Жюстина Дальвик жила в одной комнате с вашей дочерью. Она утверждает, что находилась в ванной, когда это случилось.
– Могу я спросить?
– Спрашивайте.
– Я все хожу и думаю, размышляю о деталях.
– Спрашивайте.
– Когда вы вышли из душа, вы же были голая?
– Нет... на мне было полотенце.
– А мужчина там уже стоял? Вы не слышали, как он вошел?
– Нет, я же была в душе.
– А он что, не слышал, что в душе кто-то есть?
– Я не знаю... возможно, он думал, что я в номере одна, услышал звук воды из душевой и решил, что самое время пробраться в номер.
– И обнаружил, что в номере еще кто-то живет?
– Да.
Вопросы сыпались градом.
– А моя дочь попыталась его остановить?
– Я не знаю.
– Да, но что вы думаете?
– Нет, я думаю, что она растерялась. Полицейские сказали, что там не было следов борьбы.
– Но почему, увидев, что в комнате кто-то есть, он не убежал сразу?
– Я не знаю.
– Не знаете?
– Да. Может, она вышла из комнаты перед этим, а в тот момент, когда он проник в комнату, вернулась, может, она что-то забыла и вернулась.
– А вы не попытались ее защитить?
– Да ведь было уже поздно! Все уже случилось.
– А что вы сделали?
У Жюстины снова закружилась голова, она посмотрела на полицейского, он ответил ей ободряющим взглядом.
– Что я сделала... А что бы вы сами сделали?
– Я бы его убила, задушила, разорвала голыми руками.
– Марианна... – сказал Матс Андерссон. – Марианна...
– Я испугалась, – прошептала Жюстина. – Он уже убил одного человека и мог убить второго.
– И что вы сделали?
– Я кинулась обратно в душевую и закрылась.
– А почему вы из номера не выскочили? Почему не побежали за помощью? Мне это кажется очень
