Жюстина сидела на кушетке за стойкой, на той самой, где она не раз спала, прижавшись спиной к животу Ханс-Петера. Птица встряхнула перьями и чуть не потеряла равновесие, затем сделала несколько неуверенных шажков, но не взлетела. Темное перо скользнуло на пол. Жюстина осторожно потрогала взъерошенное оперение, потом развернула шаль. Ткань была испачкана кровью и пометом.
– Она не хочет летать, ей больно.
– Жюстина… – произнес Ханс-Петер.
Она обернулась к нему, готовая разрыдаться.
– Ладно, – быстро согласился он. – Пусть остается здесь, закроем дверь.
– Спасибо.
Ханс-Петер опустился рядом на кушетку.
– Ханс-Петер, – пробормотала Жюстина, – ты такой добрый, я люблю тебя.
– Что произошло, как ты думаешь?
– В саду кто-то был.
– Наверное, косуля.
– Нет.
– Ты кого-то видела?
Она кивнула.
– Что ты видела?
– Не знаю… но я испугалась.
Он обнял ее за плечи.
– Приготовлю тебе чего-нибудь горячего. Чаю. Хочешь чаю?
Он снова стал прежним. Жюстина откинулась на подушки, закуталась в одеяло, глядя, как он наливает воду в чайник.
– Ханс-Петер, – прошептала она.
Он стоял к ней спиной.
– Ты сердишься, что мы пришли?
Он не ответил. Она не стала повторять вопрос.
Глава 30
Темнота. Она с трудом встала на колени, попыталась нащупать выключатель. Нет. Вспомнила. Томми выкрутил лампочку. Выкрутил лампочку и запер дверь кладовки. Ногти царапнули холодную стену, скользнули вниз, к дверной ручке, надавили. Заперто.
Он уехал. Ариадна слышала удаляющийся шум двигателя, а возвращения не слышала. «Криста», – пронзила мысль. Все это время Ариадна пыталась не кричать, чтобы не пугать девочку. Но та, наверное, понимала и так. У Кристы была удивительная способность улавливать настроение.
Ариадна вымыла посуду и навела порядок в кухне. А потом вдруг с грохотом и звоном уронила стакан прямо на каменный пол. Она ползала по полу, собирая осколки, когда в кухню вошла дочь.
– Осторожно, не шагай здесь, а то осколки в ногу.
– Что ты делаешь, мама?
– Не шагай здесь. Опасно. Иди в свою комнату и жди.
Но было уже поздно. Раздался вскрик: Криста стояла на одной ноге, на каменную плитку капала кровь.
– Ты что, изуродовать ее хочешь! Мало ей, по-твоему?
Ботинок Томми, удар прямо в копчик. Ариадна ударилась о плиту, упала на бок, скорчившись от боли. Не издав ни звука.
Кое-как поднялась, собрала осколки, принесла пылесос. Он увел дочь в ванную и стал промывать рану. Криста громко плакала. Он рявкнул и на нее:
– Черт возьми, заткнись!
Это был один из «таких» дней. «Такой» вечер. Она знала все реплики наперед, они повторялись из раза в раз. Неделю за неделей он молчал и копил силы, а потом неизбежный взрыв. Как будто внутри у него лопался гнойник.
Все началось уже за обеденным столом. Опрокинув тарелку с горошком себе на колени, Криста упрямо шарила пальцами, вилкой. Томми скрипнул зубами.
– Помоги ей! Ты что, не видишь, что она не справляется с вилкой? Не можешь готовить для нее еду попроще, не горошек?!
Ариадна встала и принесла ложку, вставила ее в руку Кристы, поднесла к тарелке.
– Вот, попробуй ложкой, так проще.
Его кулак с грохотом опустился на стол, посуда со звоном подскочила.
– Что за манеры! – крикнул он.
Ариадна уронила руки на колени.
– Шестнадцать лет, а ест, как ребенок! Так ее и людям показать нельзя.
Ариадна совершила ошибку: она стала спорить. Давно следовало запомнить, что это до добра не доводит.
– Гopox есть трудно, – пробормотала она. – Он такой маленький, она не виновата.
– Зачем тогда даешь ей горошек? Нельзя найти что-нибудь другое, ты же часами торчишь в магазине?!
Ариадна застыла, не смея пошевелиться.
– Посмотри на нее! – велел он. – Посмотри, как она выглядит! Как свинья! Рот измазан, волосы в соусе, вся в картошке. Шестнадцатилетняя девушка должна быть самым прекрасным существом! Как чудесный, нежный бутон! Похожа она на бутон?! Гордишься ею, Ариадна? Довольна? Нравится тебе, что ты натворила? А ты, Криста? Может, ты не знаешь еще – это матушка виновата, что ты не можешь видеть! Не знаешь? Отвечай! Знаешь?
Руки Кристы шарили по столу. Нащупав стакан, она сжала его, приготовилась. Она проделывала это и раньше: сжимала стакан так, что стекло лопалось, молоко стекало по рукам, смешиваясь с кровью. Томми вырвал стакан и поставил его у раковины позади себя.
– Все, едим спокойно!
Первые трудности беременности застали Ариадну врасплох. Неужели это так нелегко! Она не знала! В этой новой стране у нее не было друзей, знакомых ровесников. Матери она пока не хотела ничего говорить. Прошло слишком мало времени – вдруг что-то пойдет не так.
Томми был внимателен и терпелив. Он приносил чай и тосты в постель.
– Все пройдет, – говорил он. – Пройдет! Поначалу всем бывает тяжеловато, потом станет лучше.
Он смеялся и гладил ее по щеке. У него было несколько сестер, каждая в свое время стала матерью.
Ариадна лежала, вытянувшись на спине, без подушки. От малейшего движения к горлу подкатывала тошнота. Запах тостов ударял в ноздри. Она хотела попросить Томми убрать поднос, но не решалась. Он был так добр, так заботлив, ей не хотелось его обижать и смущать. Плаксивая сентиментальность также была частью ее болезненного состояния.
– Все пройдет, – сказал и врач, когда она пришла на прием. – Вы меня понимаете?
Он говорил медленно и отчетливо, а когда не хватало слов, использовал ручку и бумагу. Он никуда не спешил.
– Я был в вашей стране, – признался он. – Я хочу купить там дом на острове. Маленький белый домик. Уже выбрал.
Выдвинув ящик стола, он достал фото. Это был не ее родной остров, а другой, но название было похожим. Ариадна отвернулась и заплакала. Врач повторил, что скоро полегчает.
– По утрам часто бывает тошнота, но потом проходит. Постарайтесь побольше лежать, если возможно. Не волнуйтесь по пустякам.
Его рука на ее руке. Он только что был внутри у нее, растягивал ее промежность холодным металлом, было больно.
– Выглядит все хорошо, – констатировал он. – Вы на десятой неделе.
Десять недель болезни! Только бы все прошло. Беременность не болезнь. Это совершенно нормальное
