На огневом рубеже были постелены три одеяла, с них мы стреляли лежа, перед нами были три мишени. Делали по три одиночных выстрела, на результаты никто не смотрел, никого не интересовало, попали мы или нет.
А за нами, а за нами-то... прямо за нашими спинами, наведя автоматы в наши затылки, с полными рожками, стояло отделение губарей, десять человек. Так, на всякий случай...
И такой случай в этом отряде был. В стройбат призывают и судимых. Вот один из них, когда ему на стрельбище дали автомат, навел ствол на офицеров, дал выстрел поверху, и положил их в снег. А потом бросил автомат и присел на пенек. Дали срок ему, конечно.
Да, а потом у нас, новобранцев, была присяга. «Волнующий, торжественный момент в жизни каждого солдата», как любят писать в газетах. Момент серьезный и ответственный, конечно, не спорю. Только никакого волнения и подъема я не испытывал. Меня с частью других солдат с карантина уже перевели к тому времени из Софпорога в другой гарнизон – Верхняя Хуаппа, того же 909 отряда.
Нам привезли два автомата от губарей. Построили новобранцев в казарме, потом мы выходили по одному, и, держа автомат перед собой, зачитывали текст присяги, потом расписывались. Автоматы передавали друг другу по очереди. Запомнились два момента.
Первое, два баптиста присягу принимать и брать в руки оружие отказались на отрез. Они и на стрельбище те же пенки выдавали. Так и служили без присяги. Впрочем, впоследствии оказались самыми надежными солдатами: не пили, не буянили, не сквернословили, работали добросовестно. Газет не читали, правда, и кино не смотрели. Впрочем, глядя на нынешние газеты и телевидение, думаю: а может, они были не так уж и неправы?
Второе: один молдаванин не умел читать, совсем. По-русски он тоже почти не говорил. По документам у него было два класса образования, но и те он фактически задвинул. Как рассказали его земляки, он очень рано остался сиротой, жил в доме дяди, пас домашних коров. Так и задвинул школу. Текст присяги для него читал его земляк и переводил на молдавский, тот повторял. Потом пастух поставил какую-то закорючку под присягой. Впрочем, служил потом нормально, и русский скоро выучил.
Но не об этом, собственно, хотел рассказать, а о «страшных кровавых заградотрядах». Вот тогда-то, когда мне в спину смотрели десять автоматов красноперых, пока лежал перед мишенью всего лишь с тремя патронами, будучи сам мишенью, я в полной мере ощутил, как горячо любит нас Родина, жарко дыша нам в затылки автоматными стволами, как она нам доверяет и гордится нами.
Кочегар-мутант
Водитель на Севере – профессия героическая. А военный водитель в стройбате тем более. Без всякого преувеличения. Мне приходилось в сорокаградусный мороз менять кардан на лесной дороге. Гайки и болты фланцев кардана имели очень мелкую резьбу, а потому приходилось наживлять их голыми руками, без рукавиц. В такой же мороз мне приходилось голыми руками черпать воду из проруби в ведро, чтобы долить ее в радиатор. Края проруби обледенели и ведро не влезало в нее, а обрубить края было нечем, да и время поджимало. Любой шофер с Севера может рассказать вам еще более страшные истории. Но сейчас я не буду о грустном.
Свои МАЗы мы не глушили всю неделю, доливая в них воду, солярку и, на глазок, масло. В субботу днем мы сливали воду, потом глушили мотор. Именно в такой последовательности, если наоборот, то в сорокаградусный мороз прихватит радиатор.
А в понедельник МАЗ надо было завести. Та еще морока. С утра надо сначала развести небольшой костер под картером двигателя и коробкой передач, желательно и под задним мостом. После того, прогреешь эти агрегаты, надо попросить трактор-трелевщик, чтобы потаскал на тросу, завел с буксира. Про стартер в такой мороз – забудь, зря батареи посадишь. Да и не было у МАЗов аккумуляторов тогда, побили-поломали их водители, молодые неопытные солдаты. Потом, когда заведешься, надо срочно ехать к кочегарке и заливать горячую воду, пока не заклинило мотор. Раньше залить воду нельзя – прихватит ее морозом, и хана двигателю.
Вы можете спросить: а как же антифриз, ТОСОЛ, предпусковой подогреватель? О таких вещах в нашем глухом гарнизоне тогда еще не слыхали, а если бы нам рассказали – не поверили б. Хорошо еще зимней соляркой и маслом снабжали.
И вот, завелся я с толкача и подъехал к кочегарке, чтобы скорей залить кипяток в радиатор. А в тот день в кочегарке случилось ЧП. Водогрейный котел работал на дровах и имел два вентилятора. Один нагнетал воздух в топку, а другой вытягивал горячие газы вместе с пеплом на улицу. Так вот этот вытяжной вентилятор и сломался. Но нагнетающий вентилятор исправно накачивал топку воздухом. А дыму от сгоревших чурок куда деваться? Правильно, через дверцу топки – обратно в кочегарку, по пути наименьшего сопротивления. Поэтому вся кочегарка была полна дыма.
Как только я в нее вошел, от едкого дыма у меня сразу потекли слезы и сопли, словно прохудились водопровод и канализация одновременно. На расстоянии вытянутой руки уже ничего не было видно. Закашлявшись, я присел. У пола дыма было поменьше. В пяти метрах перед собой я разглядел чьи-то кирзовые сапоги. Кочегар, поди, он-то мне и нужен.
Подойдя к кочегару, я прокричал ему, перекрывая вой нагнетающего вентилятора и шум топки:
– Где мне горячей воды набрать?
Кочегар подвел меня к нужному крану, а потом спросил, размазывая по лицу слезы от едкого дыма:
– У тебя закурить не найдется?
Я чуть не рухнул от изумления.
http://www.bigler.ru/kinozal/index4.html
Любителям халявы посвящается
«Форма номер восемь: что не спиздят – то и носим».
Воскресенье, в роте получка. Получив деньги, военные строители тут же бегут в военторговский магазинчик и покупают там сигареты, сладости, консервы, одеколон (его пьют). Я закупил все, что хотел в магазине и возвращался в казарму.
Открыл двери, вошел. Головы всех солдат, услышав скрип петель, тут же повернулись ко входу. Это всегда так у солдат: а вдруг офицер вошел? Тогда надо бы хотя бы окурки погасить и кружки с одеколоном в тумбочку убрать. Воспользовавшись тем, что все на мгновение повернулись ко мне, я громко крикнул:
– Мужики, кто сейчас у магазина десять рублей потерял?
И при этом сунул руку в карман, вроде как за утерянным червонцем. В ответ раздался громкий вопль всех присутствующих:
– Я!!!
Я не спеша вынул руку из кармана, в которой оказался всего лишь замусоленный носовой платок, смачно высморкался и спокойно сказал:
– Ну так пойдите и найдите, может там еще лежит.
Это было в стройбате...
… в глухом северном гарнизоне.
В воскресенье я попросил у нашего токаря Володи Згобы ненадолго ключи от токарки, для какой-то своей надобности. Вернувшись в казарму, обнаружил, что Володи нет, но дневальный сказал, что он вот-вот вернется.
Я решил подождать его в ленинской комнате, почитать газеты. И тут в ленкомнату влетел Володя – прямо как был с улицы: в телогрейке, в шапке. Кто служил в Советской Армии, тот помнит: в ленкомнате полагалось снимать шапку, как в церкви. Перед портретами Вождей и Политбюро.
– Саня, виддавай ключи, мне робыты трэба, – выпалил он сходу.
И тут, как назло, в комнату вошел наш старшина Вознюк. Увидев, что Володя не снял шапку в ленкомнате, он возмущено начал выговаривать Володе:
