По предложению этой отрасли торговли тогда за 250 марок стало возможным приобрести достаточно хорошо сохранившуюся печатную машинку «Конти».[21] В течение трех дней первый барьер был взят.
Теперь, прежде всего, отсутствовало время. Каким-то образом на заводе нужно было добиваться укорачивания рабочего дня. Момент для этого был как раз подходящим. Акционерное Общество подготавливалось к переходу в народную собственность ГДР под названием «Комбинат по изготовлению оборудования для тяжелой индустрии „Эрнст Тельман“» (сокращенно СКЕТ). Репарационные отправки в Советский Союз едва ли больше осуществлялись, а свободный экспорт в ту же сторону не был еще отлажен. Таким образом, бюро переводчиков не было перегружено работой, что и так давало повод для сокращения рабочего времени. Мое прошение на уменьшение рабочего дня на 4 часа было удовлетворено.
А как получилось, что за три недели я собственноручно напечатал 300 страниц (на самом деле их было только 293) немецкого текста с русского, у меня вылетело из головы. Должно быть я находился в некоего рода трансе, который давал мне сил, после 4 часов работы на заводе, еще на 10–12 часов сконцентрированной работы дома. В воскресенье это были все 15 и более часов. Это стало возможным лишь после того, как моя супруга дала убедить себя в этом предприятии, как единственном шансе.
Почему я так был уверен в успехе, и не думал о риске, мне и теперь (с точки зрения человека, которому уже более восьмидесяти лет) не понятно. Любимого радио нет. В доме для этого дела только добытая печатная машинка. При крайне стрессовых условиях — 200 часов рабочего времени и минимальная уверенность в том, что все это даст положительный финансовый результат. На руках — ни бумажки, на которой бы было зафиксировано правовое основание на получение гонорара за выполненную работу. Еще хуже то, что я в процессе моей инсинуации по поводу 300 переведенных на производстве страниц текстов Кульбачного, ничего не спросил про оплату работы за этот перевод. Ох, что же я натворил!
Своей работы было не достаточно. В отделе прокатных станков удалось найти технического редактора. Он просмотрел пробные страницы, которые моя супруга затем переписала начистую. Их можно было уже печатать. Из-за финансовых проблем я вынужден был уговорить коллегу подождать с оплатой его услуг. Он согласился, хотя мог, конечно, и думать, что моя платежеспособность не улучшится и дальше, и тем более, если мы не сможем выполнить все задание. Он рисковал вместе со мной, но не ворчал.
Для отправки выполненной работы в издательство я не полагался на почту. Взяв один день отпуска, и собрав деньги на билеты, я прибыл к главному редактору технического издательства «Technik». Беседа сперва вызвала чувство физического страха, которое можно сравнить с нырянием в ледяную воду. Мужчина, казалось, забыл как про меня, так и о своем запросе по поводу пробной работы. Мысль «все напрасно» привела к физической боли. Но потом собеседник, вероятно, увидел, как изменился мой облик. Он извинился и объявил, что проверку данной работы поручит одному из своих сотрудников. Наконец он взял пачку с умиротворенным выражением лица и пообещал с ответом не задерживаться.
Прием длился примерно 10 минут. Затем я стоял на улице и думал о том, представляют ли господа из издательства, какое у меня сейчас душевное состояние? Совсем нет! Редактор положит сейчас мою пачку бумаг в сторону, и будет сначала заниматься теми делами, которые посчитает более важными.
Во время почти пятичасовой поездки на поезде обратно домой из Берлина (тогда они действительно шли так медленно) у меня было достаточно времени, чтобы подумать, что сказать жене о случившемся. С выражением радостного ожидания в глазах, она наверняка меня обнимет, а мне останется только сказать: «Пьем чай и ждем».
И вот в таком расположении духа мы прожили три недели. Надежды таяли с каждым днем. И тут письмо из издательства. Во время вскрытия конверта у меня задрожали пальцы. В голову пришел Шекспир: «Вопрос в том, быть или не быть». А потом крик радости:
Издательство никогда не узнало о том, что я посредством надувательства нашел вход в привилегированный отдел переводчиков научно-технической литературы. Но после того, как через годы сотрудничества дошло до обоюдного уважения, правда оказалась не такой уж и плохой. Хотя об этом никто и не расспрашивал.
Но пока что еще имелись незначительные осложнения. Задание было у меня. Переведенные, отредактированные и начистую перепечатанные тексты отправлялись в редакцию, но деньги заставляли себя ждать. После перехода на 4-х часовой рабочий день, доходы, естественно, сократились также на половину. Живя с супругой и ребенком, с таким доходом можно было рассчитывать лишь на голодный рацион.
Издательство платило очень медленно. Поначалу шло так, что работа стоила четырехзначных сумм. Мы ограничивали себя в своих жизненных запросах с тем, чтобы не занимать денег. Постепенно с осени 1953 года денежный поток нормализовался. Стало возможным иметь даже резерв. А потом вдруг все пошло так, что можно было позволить себе и более серьезные приобретения.
Техническому редактору, инженеру Курту Коппичу, я не остался должен ни пфеннига, и мы стали друзьями. Вместе, мы перевели на свободный от руссицизмов немецкий еще два русских справочника. А потом он вдруг куда-то исчез. Зная о его страшной судьбе, я оцениваю величину своего счастья, которое меня не оставило даже после квалификации как «враг партии».
Курта Коппича арестовали поздней осенью 1954 года и держали целый год в камере предварительного заключения страшной тюрьмы «Красный вол» в Халле. Его жене было отказано в посещении, и она не знала, что ему инкриминировали.
После 12 месяцев предварительного заключения Курта Коппича выпустили на свободу в невероятно плохом физическом состоянии. Через несколько дней из-за последствий нечеловеческого обращения он умер.
От его жены мы потом узнали причину ареста. На бывшем АМО, который теперь стал «Эрнст Тельман», работал один инженер, в качестве агента шпионивший в интересах Восточного бюро партии SPD (Западный Берлин). Активная деятельность в пользу SPD была возведена до уровня государственно преступления. Этот агент, друг Курта Коппича, был арестован после того, как в Восточное бюро SPD был заслан агент ГДР, который откопировал агентурное досье друга Коппича и передал его соответствующую инстанцию ГДР. Следователь исходил из того, что Курту Коппичу было известно о деятельности его друга, и что поэтому Коппичу вменяется в вину «укрытие информации о вражеской деятельности против государства».
Бездоказательное подозрение привело его к целому году мук в одной из отъявленных тюрем раннего ГДР, и к ранней смерти. Профессиональный рост врага партии Фрицше устремился на особенно успешное и новое направление, не неся с собой негативных последствий.
И снова я задавал себе вопрос:
Когда я был не совсем примерным учеником средней школы, то часто приходилось слушать нашего учителя по французскому, который, подняв вверх указательный палец, трактовал нам свою заповедь:
Об этом я часто вспоминал. Единственным материальным расходом за мое изучение русского языка в плену были семь пайков хлеба, которые я отдавал одному товарищу за учебник русского языка издательства Туссэн-Лангеншайд. Эти издержки в течение моих профессиональных лет окупили себя миллион раз. А вложенная в эту учебу умственная и физическая работа не стоила ни марки.
А какова же мораль истории? Нагаданные мне в мае 1944 года на берегу Клязьмы в Центральной России «взлеты и падения» произошли в очередной раз. После исключения из партии — снова неожиданность, т. к. спад был лишь предпосылкой к новому подъему. Следующая особенность — отступление от законов механики. Согласно закону этого направления физики, достигнутый с помощью подъема уровень без притока посторонней энергии не может быть выше уровня, с которого начался спад. Армия моих ангелов-хранителей и в этом конкретном случае подъема добавила порцию дополнительной двигательной энергии. Единственное, что я в этот момент не подозревал, так это то, что подъем только что начинался.
