понял в чём секрет. Дело в том, что многие вопросы по сути, а не по содержанию, спрашивали об одном и том же, и задавались они не подряд, а вразброс. Например: хотелось ли вам иногда украсть вещь с прилавка, если никто не видит? В другом месте спрашивалось: не кажется ли вам, что иногда для пользы дела было бы полезно идти на незначительные нарушения законов? Разные по содержанию вопросы, но по сути они должны выявлять криминальные наклонности человека. Я сгруппировал такие схожие вопросы и стал отвечать на них одинаково, в ту или иную сторону. И стал гнать в ответах полную чушь, но вердикт программы был: валидность высокая, проверяемый предельно честен в ответах. Освоив это, научился добиваться любых результатов. Например, программа обнаруживала у меня хорошие задатки человека искусства. Или способности выдающегося полководца. Или явного криминального авторитета, к тому же неуживчивого, злобного и мстительного.
Итак, я быстро набил все ответы на вопросы и, в ожидании Богданова, сидел за компьютером, валял дурака. В своём резюме программа, разумеется при высокой валидности-правдивости ответов, обнаружила у меня задатки к научной работе – около 8 баллов, к военной службе – 9 баллов, и к руководящей работе – 12 баллов. При том, что максимальная оценка была только десять баллов. Как такое могло случиться – не знаю. Видно у компьютера от моего наглого, но валидного вранья мозги переклинило, отчаялся поймать меня на лжи с поличным.
И тут в красный уголок зашли какие-то иностранцы. С помощью своего убого английского языка я начал трепаться с ними. Они сказали, что приехали с Голландии в командировку, привезли оборудование для нашего отдела. Они спросили меня, давно ли я тут работаю, на что ответил им:
'Только устраиваюсь!' Мы все дружно рассмеялись.
И тут в комнату вошла девушка из секретариата директора Эрмитажа (как я потом узнал) и спросила:
– Голландцы у вас?
Программист Олег сказал ей:
– Да.
И показал на иностранцев.
– Good day! – сказала она им приветливо.
Те тоже поздоровались. Поскольку я стоял с ними, то тоже ответил девушке:
– Здравствуйте!
Как она на меня тогда посмотрела! Хорошо ещё, не убила на месте. Столько холода, надменности, злости и ещё бог знает чего было в её взгляде. И отвернулась демонстративно. Не знаю как вы, а я к таким вещам очень чувствителен.
Вот как, думаю, иностранцем – здрасьте, а мне – шиш с маслом! Дескать – с твоим-то рылом да в калашный ряд. Только с иностранцами, выходит, любезны в Эрмитаже. Обиделся я. Очень. Ну и ладно, решил забыть об этом. Не жаловаться же на неё директору Пиотровскому!
А через несколько дней я опять зашёл к программистам в Красный уголок. Сидели у компьютера с программисткой Леной, перетирали какие-то программные фишки, когда позвонили в дверь.
– Сиди, – говорю я Лене, – сам схожу и открою.
Открываю дверь – мама родная! Та самая барышня, что давеча отшила меня в этой же комнате. У меня сразу же настроение опустилось ниже… э-э-э… ну вам по пояс будет. У неё тоже, смотрю, взор потух сразу и глаза погрустнели. Но, тем не менее, она сказала мне:
– Здравствуй, Саша.
Ну ладно, думаю, раз уж поздоровалась в этот раз, надо хотя бы ответить из вежливости.
– Здравствуйте, – говорю.
– Ты прости меня, что я не стала разговаривать с тобой в прошлый раз, – говорит.
– Да ладно, – отвечаю, – ничего страшного. Всякое бывает.
А самого лёд в душе потихоньку тает. Главное – что она искренне раскаивается, отчего бы не простить. Не такой уж я и злопамятный. А она продолжает:
– И ты прости, что я так и не позвонила тебе.
– Когда!? – искренне изумляюсь.
– Ну, помнишь, я обещала, что позвоню тебе, и ты покатаешь меня на машине за городом?
Так, думаю, у кого-то из нас двоих явно едет крыша. И кажется – у неё. Я вдруг обратил внимание, что эта девушка назвала меня по имени, хотя мы с ней незнакомы. И почему-то она обращается ко мне на ТЫ, хотя видим друг друга второй раз в жизни. Нет, мне даже приятно, если симпатичная девушка сразу переходит со мной на ТЫ, это так интимно. Но она явно разговаривает со мной, как с давним знакомым.
И я деликатно начал:
– Знаете, у меня в последнее время в памяти случаются глубокие провалы. Не помню, когда мы договаривались созвониться. И машины у меня нету (тогда ещё не было). И вас я тоже не помню. Уж извините.
И тут у неё во взгляде появились глубокие сомнения в окружающей действительности.
– Вы знаете, я, наверное, перепутала вас со своим знакомым.
– Наверное, – говорю с облегчением.
– Но вы так похожи на него, так похожи, ну просто копия...
– И разумеется, копия хуже оригинала? – мрачно поинтересовался я.
– Ну, – деликатно, но не очень настойчиво возразила она, – я бы так не сказала...
На чём и разрешилась наша проблема.
А этого Сашу, с которым она меня перепутала, потом не раз видел в Эрмитаже, он работал в одном из научных отделов. Действительно, очень похож на меня, нас не раз с ним путали.
– Только, – сказал мой напарник Витя, – его физиономия, в отличие от твоей, простецко-пролетарской, очень надменная и заносчивая.
Караул! Выносят!
1. Предыстория
Или преамбула, как говорят корифеи «с эстетическим образованием». Работали мы как-то за полгода до описываемых событий с напарником-Витей в Золотой кладовой. Работа была срочная, а время было уже позднее. Поскольку после закрытия музея вечером оставаться в нём в охраняемых залах можно только по специальному разрешению, то соответствующее разрешение мы с Витей и получили от нашего завотдела Богданова. Он ещё не раз будет поминаться в этом рассказе, так уж сложилось.
Так вот, закончили мы с Витей очень поздно и возвращались к себе в мастерскую через гулкие пустые залы первого этажа музея, волоча с собой моток кабеля, дрель и ящик с инструментом.
В начале Директорского коридора – пост охраны, охранница крестом расставив руки, перегородила проход:
– Пропуск!
Мы достали и предъявили.
– Разрешение на работу в вечернее время!
Витя достал соответствующую бумагу, с нужными печатями и правильными подписями. Но этого бдительной охраннице мало:
– Что делали в музее в такое позднее время?
Мы с напарником изумлённо переглянулись: а вот это её уже не касается, категорически. Более того, мы даже и не имели право рассказывать об этом, ни ей, никому другому, кто не относится к нашей службе. Возможно, просто охранница сверхбдительная попалась, а может, просто удовлетворяет своё здоровое женское любопытство за казённый счёт.
– Я вас спрашиваю: что вы делали в музее в такое позднее время?
– Ну-у... работали...
Охранница, презрительно-насмешливо:
– И над чем же вы там работали?
– А в чём дело, собственно? Ведь разрешение у нас есть.
– Я должна знать, что вы делали в музее так поздно, иначе я вас не выпущу, будете задержаны!
Типичное самоуправство и превышение власти. Весьма характерное для подобных охранников, впрочем.
