Испытание Гилберта Пинфолда

Плана.

– Мне кажется, я начинаю понимать. Согласитесь, все это такая путаница. – Мистер Пинфолд напряг усталую голову, потом оставил это занятие и спросил: – Что вы делаете в Адене?

– Я – ничего. А они работают. Мне ужасно скучно. Можно, я иногда буду с вами говорить? Я понимаю, что я не самая умная собеседница, зато постараюсь не быть скучной. Мне так одиноко.

– А что вы не сходите посмотреть русалку?

– Не понимаю вас.

– В Адене, в каком-то отеле, была выставлена русалка в виде чучела.

– Не разыгрывайте меня, Гилберт.

– Я не разыгрываю вас. Даже обидно слышать такое от представителя вашего семейства. Не разыгрывайте…

– Ах, Гилберт, вы ничего не понимаете. Мы просто старались вам помочь.

– Какого дьявола вы решили, что мне нужно помочь?

– Не сердитесь, Гилберт, – во всяком случае, на меня. А в помощи вы нуждаетесь. Часто их планы отлично срабатывают.

– Признайте, по крайней мере, что со мной у них ничего не получилось.

– Не получилось, – грустно сказала Маргарет. – С вами сорвалось.

– Так почему не оставить меня в покое?

– Теперь они вас не оставят, потому что ненавидят вас. И я вас никогда не оставлю. Я вас так люблю. Постарайтесь не чувствовать ко мне ненависти, милый.

По пути из Каира в Коломбо он время от времени разговаривал с Маргарет. Супругам Ангелам он не отвечал.

На Цейлон мистер Пинфолд приехал впервые, однако приятного возбуждения от этого не испытал. Он устал и был потный. Он был неподходяще одет. Оставив чемоданы в отеле, он первым делом отправился искать портного, которого рекомендовал Главер. Тот обещал работать всю ночь и к утру приготовить для примерки три костюма.

– Ты слишком толстый. Ты будешь смешно выглядеть в них. Они тебе не пойдут… Они тебе не по карману… Портной врет. Он ничего не сошьет, – однообразно лезла в их разговор Гонерилья.

Мистер Пинфолд вернулся в отель и написал жене: «Я добрался цел и невредим. В Коломбо, по-моему, нечего особенно делать и не на что глядеть. Я уеду, как только будут готовы костюмы. Сомнительно, что мне удастся здесь поработать. После парохода меня постигло разочарование. Я надеялся уйти из-под действия этих психоаналитиков и их дьявольского Ящика. Ничуть не бывало. Они по-прежнему надоедают мне, хотя между нами пролегла вся Индия. Они говорят мне под руку и сейчас, когда я пишу это письмо. Поработать над книгой представляется совершенно невозможным делом. Должен существовать какой-то способ пресечь. „жизненные волны“. По-моему, имеет смысл, вернувшись, побеседовать на этот счет с отцом Уэстмакоттом. Он коротко знаком с экзистенциализмом, психологией, с духами и дьявольским наваждением. Иногда я задумываюсь, не докучает ли мне сам дьявол».

Он отправил письмо авиапочтой. Потом он сидел на веранде и смотрел, как подъезжают и отъезжают новенькие дешевые автомобили. В отличие от Бомбея, тут можно было выпить. Он выпил бутылочного английского пива. Небо потемнело. Разразилась гроза. Он перешел с веранды в величественный вестибюль. Для человека его лет немногие неудобства в его жизни доставляли только незнакомые люди. В шумном вестибюле его приветствовал знакомый из Нью-Йорка, комплектовавший одну художественную галерею, сейчас он ехал посмотреть разрушенный город на другой стороне острова. Он пригласил мистера Пинфолда присоединиться к нему.

В эту минуту подошел кроткий служащий: – Мистер Пинфолд, телеграмма, сэр.

Телеграмма была от жены, там говорилось: – Умоляю возвращайся немедленно.

Подобные призывы были совсем не в духе миссис Пинфолд. Заболела? Или кто-нибудь из детей? Сгорел дом? Она безусловно назвала бы какую-то причину. Мистеру Пинфолду подумалось, что ее мог обеспокоить его отчет. То письмо, что он послал из Порт-Саида, – оно, что ли, ее встревожило? Он ответил: «Все хорошо. Скоро возвращаюсь. Сегодня написал. Уезжаю на руины». И присоединился к своему новому товарищу. Они славно отобедали, имея много общих вкусов, друзей и воспоминаний. За весь вечер мистер Пинфолд ни разу не вспомнил об Ангелах, хотя в ушах постоянно что-то звучало. И только когда он остался один в своей комнате, голоса прорвались: – Мы слышали вас, Гилберт. Вы лгали этому американцу. Вы никогда не останавливались в Рейнбеке. Вы слыхом не слыхали о Маньяско. Вы не знакомы с Осбертом Ситуэллом.

– О боже, – сказал мистер Пинфолд, – как вы мне надоели.

На руинах было прохладнее. Было истинным отдохновением ехать лиственными дорогами, глазеть на серых слонов и оранжево-рясых, бритоголовых монахов, пыливших обочиной. Они останавливались в гостиницах, где их привечала и всячески ублажала прислуга еще британского раджи. Мистер Пинфолд блаженствовал. На обратном пути они зашли в храм Канди и осмотрели пышно выставленный зуб Будды. Этим, похоже, художественные возможности острова исчерпались. Американцу предстояло ехать дальше на Восток. На четвертый день они расстались в том самом отеле, где впервые встретились. Мистер Пинфолд снова был один и не у дел. Его ждали сверток от портного и еще одна телеграмма от жены: «Получила оба письма. Выезжаю к тебе».

Телеграмму подали в Личполе этим же утром.

– Он ненавидит свою жену, – сказала Гонерилья. – Она наводит на него скуку – правда, Гилберт? Ты не хочешь ехать домой, правда? Тебе противно ее видеть.

Это была последняя капля. Он отбил телеграмму: «Возвращаюсь сразу», – и стал собираться в дорогу.

Все три костюма были цвета буйволовой кожи, отдающего в розовость («Какой вы в них шикарный», –