— Да с кем же ты обручилась, черт подери?
— Ну, с Чарлзом, конечно.
— Чарлз Конеш? Первый раз слышу это имя.
— Не прикидывайся глухим. Ты прекрасно знаешь, о ком речь. Ты уже видел его здесь, помнишь, в тот вечер? Только вряд ли ты так сразу в нем разобрался.
— Олбрайт, — сказал Бэзил. Кровь не бросилась ему в голову, он не задохнулся — санаторий пошел ему на пользу. От только тихо спросил: — Ты была с ним в постели?
— Только не в постели.
— Ты с ним спала?
— При чем тут сон?
— Ты же понимаешь, о чем я спрашиваю. Ты с ним сошлась?
— Да, пожалуй. Только не в постели, на полу, и совсем не во сне, — пожалуй, можно назвать и так: сошлась.
— Скажи как есть, Бэбс. Ты девушка?
— В этом не очень-то приятно признаться, но, по-моему, да.
— То есть как это — по-твоему?!
— Ну, так я думаю. Да, девушка. Но скоро все изменится. Чарлз такой милый, он хочет жениться. Он говорит, на девушке легче жениться, если она девушка. Не знаю почему. Я не хочу пышной свадьбы. Чарлз совсем необщительный, и он сирота, у него ни отца, ни матери, а родственники его не любят, так что через денек-другой мы без всякого шума поженимся, а потом, если вы с мамой не против, мы с ним поселимся в нашем доме на Бермудах. Мы вам не доставим никаких хлопот, правда-правда. А если вы сами хотите на Бермуды, мы поедем в Венецию, только Чарлз говорит, это слишком старомодно и в ноябре уже холодно, так что лучше Бермуды.
— А вам не пришло в голову, что на брак требуется мое разрешение?
— Ну, Хромунчик, не цепляйся за свод законов. Ты же знаешь, я слишком тебя люблю и ничего не сделаю против твоей воли.
— Ну, вот что: одевайся и езжай к матери в «Кларидж».
— Не могу одеться. Нет горячей воды.
— Примешь ванну там. А я повидаюсь с этим молодым человеком.
— Он будет здесь в двенадцать.
— Я дождусь.
— Ты окоченеешь.
— Пошла вон.
За этим последовала шутливая потасовка — даже и сейчас, когда Барбаре шел восемнадцатый год, отец с дочерью порой затевали эту игру, — и под конец визжащую Барбару выдворили за дверь.
Бэзил сидел и ждал. В гостиной звонка не услышишь. Он придвинулся к окну и смотрел на крыльцо, увидел, как подъехало такси, Барбара, по-прежнему в пижаме и шубке, с чемоданчиком в руках, села и уехала. Потом появился его враг — он уверенно шагал со стороны Беркли-сквер. Бэзил отворил дверь:
— Вы не ждали, что вас встречу я?
— Нет, но я очень рад. Нам надо многое обсудить.
Они прошли в гостиную. На сей раз костюм молодого человека был не столь причудлив, как в их первую встречу, но шевелюра была все та же, и борода свидетельствовала о том, что он по доброй воле заделался оборванцем. Они молча изучали друг друга.
— Рубашки лорда Пастмастера вам велики, — наконец изрек Бэзил.
Начало никудышное.
— Я бы не стал первым об этом заговаривать, но вот вам велико все, что на вас надето, — сказал Олбрайт.
Бэзил закурил сигару, прикрывая свое поражение.
— Барбара говорила мне, что вы были в санатории в Кенте, — непринужденно продолжал молодой человек, — но сейчас открылся новый санаторий, в Суссексе, он гораздо лучше.
Бэзилу вдруг почудилось что-то знакомое. Словно еле уловимый намек на что-то отлично ему известное и притом ненавистное: когда-то много лет назад он, кажется, знал человека, который вот так же разговаривал со старшими. Он глубоко затянулся и все пристальней вглядывался в Олбрайта. Да, и глаза, и черты лица смутно знакомы: отражение того отражения, которое он в давние-давние времена видел в зеркалах, когда брился.
— Барбара мне сказала, что вы сделали ей предложение.
— В сущности, она сама об этом заговорила. Но я с радостью согласился.
— Вы сын Кларенса Олбрайта?
— Да. А вы его знали? Я-то почти не знал. Говорят, противный был субъект. Если вас интересует мое родословное древо, могу сообщить, что один мой дядя — герцог. Но его я тоже почти не знаю.
— А сами вы художник?
— Это вам Барбара сказала?
— По ее словам, вы гениальный художник.
— Милое любящее создание. Она, наверно, имела в виду мою музыку.
— Вы сочиняете музыку?
— Иногда импровизирую. Играю на гитаре.
— И выступаете?
— Иногда… знаете, в кафе.
— Нет, боюсь, не знаю. И этим вы зарабатываете на жизнь?
— Ну, с вашей точки зрения, это не заработок.
— Тогда позвольте спросить, на какие средства вы собираетесь содержать мою дочь?
— Ну, это здесь ни при чем. Совсем наоборот. Я иду по вашим стопам, женюсь на деньгах. Да-да, я знаю, что у вас на уме. Вы подумали: «Откуплюсь от него». Уверяю вас, не пройдет. Барбара влюблена в меня, а я — в нее, прошу извинить, что упоминаю о собственных чувствах. Уверен, что вам не по вкусу эти гретна-гринские браки и газетные фотографы, которые вам бы проходу не дали. А потом, Барбара ведь ни за что не хочет вас огорчать. Как мы уже говорили, она милая любящая малышка. Можно спокойно обо всем договориться. Ведь благодаря солидному брачному контракту ваша жена сэкономит на налогах. И это никак не отразится на вашем собственном содержании.
Даже сейчас Бэзил не вскочил, не разразился бранью, не задрожал, как было бы еще две недели назад, старческая вспыльчивость не ожгла, не ослепила. В этой первой стычке, которую он сам так легкомысленно вызвал, он явно проигрывал. Теперь надо все тщательно обдумать и составить план действий. Он сейчас отнюдь не в лучшей своей форме. Вчера он был совсем без сил. Сегодня приходит в себя. Завтра он — опытный боец — победит. Перед ним достойный противник, даже весело становится — так, наверно, радовался какой-нибудь храбрец шестнадцатого столетия, когда в уличной схватке скрещивал с кем-то клинок и вдруг понимал, что встретился с достойным фехтовальщиком.
— По финансовым делам у матери Барбары есть отличный советчик, — сказал он.
— Кстати, а где Барбара? Мы условились с ней здесь встретиться.
— Принимает ванну в «Кларидже».
— Мне надо поехать за ней. Я веду ее завтракать. Вы не можете одолжить мне пятерку?
— Конечно, — сказал Бэзил. — Пожалуйста.
Знай Олбрайт своего собеседника лучше, такая любезность его бы встревожила. Он же только и подумал: «Старый черт оказался куда податливей, чем мне говорили». А Бэзил подумал: «Надеюсь, он всю пятерку ухлопает на завтрак. Больше он от меня ни гроша не получит. Он еще и не такого заслуживает».
Соня Трампингтон больше уже не вышла замуж. Она жила вместе со своим сыном Робином, но видела его не часто. Обычно она проводила дни в одиночестве — рукодельничала или писала письма, связанные с делами двух-трех благотворительных обществ, в деятельности которых она под старость начала участвовать. Когда Бэзил разыскал ее после завтрака (опять устрицы, на сей раз два десятка, и полбутылки
