Только в зеркале вырвет из мрака
Сигарета неясный овал.
Только хрипло пролает собака
Непонятные людям слова.
И опять тишина без движенья,
И опять эта вязкая мгла.
Исчезает мое отраженье
В запылившейся толще стекла.
Ну и ладно, пускай исчезает!
Пусть собака скулит в конуре!
Слишком долго, увы, не светает
В октябре, в ноябре, в декабре.
Слишком скучно за фосфорной стрелкой
Наблюдать мне в январскую ночь.
Страстью куцею, мыслию мелкой –
Даже время нельзя истолочь.
Ладно бы сквозь сырые туманы
Этой едкой, как щелочь, ночи
Мне всплывали бы душные тайны,
Преступления и палачи.
Нет, какие-то дрязги бессилья,
Трусость явная, ложь на виду.
Отболев, умирает Россия,
Я ее хоронить не приду.
Ни слезы не осталось, ни вздоха,
Ну не выть же, как пес, на луну.
Нас без нас похоронит эпоха,
Матерясь и пуская слюну.
Мы простились до крайнего срока,
Пусть она вспоминается мной
Чернобровою, голубоокой,
С золотою за пояс косой.
Не склонявшей лицо перед вьюгой,
Знать не знавшей о скором конце,
А не этою нищей старухой
С медяками на мертвом лице.
2001
***
Усталые ноги еще идут,
Вытягивается дорога через грудь,
И между ребер, ветрам открыт,
Ты рассказываешь, где болит.
А болит в Благовещенске и Орле,
Болит на Алтае и на Памире,
На всей на бескрайней моей земле,
На всей на ее необъятной шири.
Судорогою бессилья сводит рот,
Метелями безумья застилает просторы,
Снова рушится воля во тьму свобод,
В пустотах их не найдя опоры.
Пусть не знает Дели о скором конце,
Пусть Женева и Токио еще прибыткам рады,
Но уже проступила смерть на лице
Иерусалима и Краснодара.
Азиатская Америка, Африканский Китай,
Небес парча и океана мускус, –
Для могилы мира готова плита,
И последняя надпись на ней по-русски!
2001
***
Кому-то нравится одно,
Кому-то нравится другое.
В мое открытое окно
Струится небо голубое.
Втекают синь и бирюза,
Блеск золота и перламутра.
Но закрываю я глаза,
Чтобы не видеть это утро.
Чтоб погрузиться вновь во тьму,
В сырую чащу сна земного,
Где столько сердцу и уму
Невыразимого родного.
2001
***
