– Беда у тебя под ногами, но я не привык оставлять собратьев по профессии в таком положении. Рецепт не продам, но могу приготовить это замечательное блюдо прямо на султанской кухне.
– Но тебя туда не пропустят! – в отчаянии заломил руки повар.
– Что ж, как знаешь. Пойдем, сестра…
– Нет-нет, постой. Я… я что-нибудь придумаю.
Повар поднялся с колен и грозно обернулся к торговцу овощами:
– За твоим долгом пришлю завтра. А это я забираю. – Он проворно сунул руку ему за пояс и извлек тугой кошелек с медяками – выручку от бойкой торговли в первый день Ураза-байрама.
– Возьми, премудрый бухарец, не думаю, что ты должен платить этому проходимцу за овощи, купленные на мои деньги. – Он попытался всучить экспроприированный кошель Птенчикову.
– Не бери в голову, уважаемый, потом сочтемся, – беспечно отмахнулся пребывающий в отличном расположении духа Иван. Повар прерывисто вздохнул, прикидывая, сколько таких кошельков понадобится «потом», и повел своего спасителя к выходу с рынка.
«Иван Иванович, это гениально, потрясающе, невероятно! Скоро мы будем во дворце!» – Варин голос так бурно ликовал у Ивана в голове, что ему начало казаться, будто их слышит весь базар.
«Не мы, а я, – осадил ученицу Иван. – Сейчас мы завернем на постоялый двор, и ты останешься ждать меня там».
«Но…»
«Никаких „но“!»
Однако их планам не суждено было сбыться. На выходе с рынка дорогу преградили четверо балтаджилеров с алебардами наперевес:
– Ты – Алишер, главный повар сиятельного султана?
– Да, – проблеял почтенный ашджи-баши, на глазах съеживаясь и покрываясь бурыми пятнами.
– Срок уплаты твоего долга прошел час назад. Посидишь в зиндане, авось образумишься. – Алебардщики ухватили повара за шкирку, как котенка, и поволокли за собой. Бедняга вырывался, умоляя дать сутки отсрочки, но конвоиры оставались глухи к его мольбам.
Иван с Варварой в недоумении наблюдали за этой сценой, не решаясь ввязываться в разборки с вооруженными до зубов алебардщиками, которые, судя по всему, были убеждены в собственной правоте.
– Сообщите моей жене! – донесся до них голос несчастного повара. – Я живу за мечетью Рустем-паши. Дом с зеленой…
Договорить ему помешал короткий удар под дых. Почтенный ашджи-баши как-то странно обмяк и замолчал.
Человек в костюме художника с аппетитом перекусил в одной из многочисленных харчевен, а затем переместился в уют чайханы. Ему предстояло важное дело, однако он не торопился: через расположенное близ центральной площади заведение с завидной непрерывностью перетекал взбудораженный праздником людской поток, и, не расставаясь с пузатым чайником, человек узнавал обо всем, что происходит вокруг. Так, ему стало известно, что после обстоятельной молитвы сиятельный султан Абдул-Надул Великолепный передохнул в специально отведенных для этой цели покоях при мечети, а затем отправился почтить могилы предков. Прикинув, что это богоугодное дело так же потребует немалого количества времени и праздничная трапеза во дворце начнется далеко за полдень, человек в костюме художника переместился на мягкие ковры у задней стены и хорошенько вздремнул.
Наконец он решил, что желудок султана вполне насытился, а душа размягчилась. Расплатившись с добродушным хозяином, человек подхватил свои пожитки и направился во дворец.
– Какой кошмар, – выдохнула Варя, когда алебардщики со своей жертвой скрылись за углом.
– Да, неудачно, – согласился Иван. – Пока мы заведем еще одно «полезное» знакомство, может пройти немало времени.
– Иван Иванович, человек попал в беду, а вы рассуждаете о «полезных» знакомствах! – возмутилась Сыроежкина. – Мы должны срочно спасти его из долговой ямы!
– Безусловно, это будет самый короткий путь во дворец, – протянул Иван, рассеянно обрывая листья с капустного кочана, но не выдержал и расхохотался: – Негодование, написанное на твоем лице, не скроет и брезентовый чехол. Не переживай, мне просто хотелось тебя подразнить.
Он выбросил в канаву утратившую конспиративную необходимость капусту и окликнул прохожего:
– Эй, уважаемый, не подскажете, как найти мечеть Рустем-паши?
Мечеть оказалась прекрасным ориентиром, и отыскать нужный дом не составило труда. Уютная двухэтажная постройка была опоясана ухоженным садом, щедро осыпанным золотом осени, и вызывала ощущение устоявшегося благополучия и комфорта. Однако, едва свернув на нужную улицу, Иван с Варварой услышали громкий плач, стенания и крики.
– Наверное, им уже кто-то сообщил, что почтенного Алишера забрала стража, – предположил мэтр.
Но выяснилось, что он ошибся – шум доносился из дома напротив. Из окон летели вещи и домашняя утварь, во дворе, горестно причитая, металась женщина, старающаяся хоть что-то спасти. Возле забора стояли трое ребятишек, мал мала меньше, и ревели, как заведенные, синхронно открывая рты и размазывая слезы по чумазым щекам. Наконец в дверях показались двое алебардщиков. Громко переругиваясь, они волокли какой-то тяжелый тюк. Раскачав хорошенько свой груз, они швырнули его на двор и вновь скрылись в глубине дома. Когда осела пыль, тюк зашевелился, закряхтел и оказался худосочным мужичишкой с реденькой бородкой. Вместо того чтобы возмутиться подобным обращением, он неловко перевернулся набок, поерзал на камнях, устраиваясь поудобнее, и умиротворенно захрапел – судя по всему, этот человек был мертвецки пьян.
– Надо же, пьяный мусульманин, – прошептала Варя. – Разве Коран не запрещает правоверным употребление спиртного?
– А разве в Библии нет заповедей для христиан: не убий, не укради, не возжелай жены ближнего своего?.. – в тон ей поинтересовался учитель.
– Да, вы правы. До чего несовершенен мир людей! Воспитывают их, воспитывают… – Варя сокрушенно покачала головой.
Закончив громить дом, балтаджилеры вышли во двор, сгибаясь под тяжестью огромных мешков с ценной утварью. Последним выбрался мордатый вояка, прикрывший свои плечи, будто попоной, небольшим персидским ковром. В одной руке он сжимал алебарду, в другой – украшенный мелкой бирюзой светильник.
– Уф, славно потрудились, – пропыхтел он, почесывая светильником вспотевшую от усердия спину. Заметив несчастную хозяйку, пытающуюся успокоить детей, он скорчил притворно-сочувственную физиономию:
– К моему глубочайшему сожалению, этот дом твоему мужу больше не принадлежит. – Он пнул сапогом спящего пьянчугу и с неожиданной злостью заорал: – Так что забирай немедленно этот мешок с трухой и проваливай вместе со всем своим выводком! Да не забудь возблагодарить Аллаха, что на уплату долга хватило одного лишь дома. До невольничьего рынка, знаешь ли, двадцать минут прогулочным шагом…
Алебардщики дружно загоготали. Онемев от ужаса, женщина схватила в охапку детей и кинулась прочь со двора. Ее мужа, так и пребывающего в блаженном неведении, балтаджилеры без церемоний перекинули через забор.
Стоило погромщикам скрыться за углом, как улица ожила. Вокруг несчастной стала собираться толпа – все дружно охали и всячески выражали свое сочувствие. Калитка дома ашджи-баши отворилась, и оттуда вышла стройная женщина. Пробравшись к соседке, она мягко взяла ее за руку:
– Успокойся, слезами дома не построишь. Бери детей, и пойдем к нам.
– Просто эпидемия какая-то, – пробормотала Варя, наблюдая за происходящим. – Ощущение, что половина Стамбула погрязла в долгах. Каково будет этой доброй женщине узнать, что ее муж тоже схвачен за неуплату? Приютила соседку, а ее и саму, того гляди, из дома выселят.
– Да, неприятно приносить дурные вести, но у нас нет выбора. Идем.
Иван окликнул жену ашджи-баши и, церемонно представившись, сообщил, что у него есть новости от
