Правда, существовал один человек, умный мерзавец Ваня Голиков, который года три назад вел на канале ННТ-TV злобную программу «Разговорчики», и страна знала его костистую физиономию, украшенную парой развесистых бровей и одним выдающимся носом, напоминавшим первобытный каменный топор. Но потом, в результате каких-то трений и чада с политическими искрами, Ваню поперли с канала. С тех пор Ваня сделался игралищем ветров, носивших его по Европе, откуда он приезжал пополневший и все более похожий на мирную крысу. Максим Т. Ермаков пересекался с ним случайно, в клубах средней руки, с горячими от задниц диванами. Несмотря на природную скупость, не позволявшую Максиму Т. Ермакову стать полноценным клаббером города Москвы, у них с тусовщиком Голиковым образовались отношения взаимного кредита — легкие, по мелочи, с моментальным забвением сумм, так что скоро стало непонятно, кто кому в итоге должен. Эта неожиданная финансовая совместимость привела к совместимости духовной: беседы, которые они вели, не реагируя на привалившихся справа и слева расслабленных девиц, касались всего мироустройства и конкретно — технологий успеха. Собственно, Голиков сам просил ему подбросить «тему, темку, ситуёвину», из которой он мог бы, приспособив к ней запал и шнур, соорудить бомбу. Но где теперь искать дискретного Голикова — было неизвестно. По последним сведениям, он работал в Праге на каком-то радио, а может, не на радио и вовсе даже не в Праге. Электронный адрес Голикова реагировал письмами- автоматами, мобильный номер траурным женским голосом объявлял себя несуществующим.
Для Просто Наташи история Максима Т. Ермакова была отличным шансом, которого она по большому счету не заслуживала. Но, кажется, радости от подарка она не испытывала. По мере того как развивался рассказ, жаркие розовые угли на ее осевшем лице превращались в пепел.
— Вы хотите, чтобы я заступилась за вас на страницах газет? — оскорбленно спросила она, когда Максим Т. Ермаков замолчал на какую-то минуту, чтобы поднять и зафиксировать хрустнувшей ручкой довольно-таки валкую часть оконного стеклопакета.
— Что, простите? — переспросил он, обернувшись.
— То, что вы хотите меня использовать в своих неблаговидных целях, — заявила Просто Наташа, напыжившись на табурете. — Я всегда стараюсь для людей, и для вас старалась, ходила к главному, пробивала вашу рекламную кампанию. Вы тогда не воспользовались. У меня тоже есть карьера и репутация. Снова по вашим делам я бегать не собираюсь. Тем более позиция у вас сомнительная. Если от вас зависит предотвратить теракты, а вы не хотите — как отнесутся к публикации родственники жертв? Я, например, вам совершенно не сочувствую. Если завтра я сяду в метро, а туда подложат взрывчатку? Приятно мне будет?
— Вы что, совсем того? Сбрендили? — Максим Т. Ермаков крутанул согнутым пальцем у виска, отчего в голове образовался маленький вихрь. — Как такое может быть, чтобы от человека, мирно сидящего дома, зависели какие-то взрывы?
— Всякое бывает, — важно произнесла Просто Наташа. — Это при советской власти нам внушали, что нет ничего, кроме руководящей роли партии. Сейчас вон сколько появилось целителей, людей с магическими способностями. Раньше от народа скрывали! А в Кремле экстрасенсы служили, Брежнева на ногах держали, когда он был уже мертвец. А вы говорите! Я только потому еще жива, что со своим подсознанием работаю, а на врачей у меня никаких доходов не хватает.
— Так я и говорю о доходах! — воскликнул Максим Т. Ермаков, пытаясь посильнее надавить на безотказную педаль. — Еще раз повторяю: мой сюжет политический. Горячий пирожок! Слушайте внимательно ключевые слова: права человека, свобода, кагэбэ. Понимаете, какими гонорарами пахнет?
Вдруг Просто Наташа часто замигала и стукнула кольцами по столу, отчего из пепельницы поднялось и осело на пластик серое облачко пудры.
— Прекратите вмешивать меня в эту вашу грязь! Слышать больше не хочу! Я про театр пишу, про культуру, если вы в состоянии это осмыслить! Меня народные артисты знают, руку целуют. Я всю жизнь на это работала, а вы теперь подстраиваете, чтобы меня отовсюду выгнали, да, так? — Просто Наташа тряслась от негодования, поспешно нашаривая под ногами вялую тушу розовой сумки. — Вот что я вам скажу, молодой человек. Я хотела всего лишь повысить вам квартплату за неудобства и риски. Теперь понимаю: вас оставлять нельзя. Чтобы за неделю вы освободили мамину квартиру, ясно?
С этими словами Просто Наташа бурно ринулась в прихожую, где стала напяливать свой ужасный кожано-картонный плащ, придерживая несколькими подбородками накрест сложенный шарфик.
— Не забыли, у нас договор! Вы его внимательно читали? Выселять не имеете права, я ни одного пункта не нарушил! — крикнул ей вслед Максим Т. Ермаков.
— Насрать на договор! Попробуйте хоть на день задержаться! Выброшу ваши пидорские костюмчики из окна! — отвечала Просто Наташа, хватая сумку в охапку и выскакивая на лестницу.
«Ну, блин, старая проститутка! Проблема, нах, на ровном месте!» — думал Максим Т. Ермаков, ковыляя ей вслед, чтобы запереть оскверненную дверь. Вместо этого он распахнул дверь на полную ширину и заорал на весь сырой и тусклый лестничный колодец:
— Не съеду! Козлины! Трубу вам метровую в жопу и в рот!
Он успел увидеть, как Просто Наташа погрозила ему из лифта белым кулаком с чернильным перстнем, и лифт, потряхиваясь, как возок, поволок свой груз на первый этаж. На фоне дождливого окна, будто на серебряной фольге, темнели два мужских остроносых силуэта, и Максим Т. Ермаков запустил в их сторону беззвучно канувшим тапком.
Где же все это время был пистолет?
Подержанный ПММ оставался там, куда его засунул Максим Т. Ермаков сразу после первой встречи с социальными прогнозистами. Он валялся в среднем ящике офисного стола, среди мелкой дребедени вроде глючных дисков, иссякших зажигалок и пересохших маркеров; он елозил там и крушил своей оружейной тяжестью хрупкую пластмассу. Первое время Максим Т. Ермаков надеялся, что ПММ исчезнет сам собой; он думал, что если вещь, которую обычно прячут, оставить в доступном месте, то ее по определению украдут. Не тут-то было. Похоже, даже уборщица обходила рабочее место Максима Т. Ермакова подальше: стол зарастал пылью, однажды пролитый кофе превращался в покрытое шерстью родимое пятно. Теперь зона обитания Максима Т. Ермакова выглядела в офисе будто тусклый остров, где самого обитателя можно обнаружить по свежим, как бы медвежьим следам.
Наконец, однажды Максим Т. Ермаков взял увесистый ПММ в руку и задумался. Поскольку оружие предназначалось для одного-единственного действия — краткой механической конвульсии между пальцем и виском, вроде гипертрофированного жеста, каким показывают, что у человека не все дома, — то социальные прогнозисты не позаботились снабдить Объект Альфа причиндалами для ношения пистолета: кобурой, постромками, что у них там еще есть на этот случай. Будучи помещенным в пиджак (а Максим Т. Ермаков любил пиджаки из тонкой шерсти на шелковой подкладке), ПММ безобразно оттягивал карман; кроме того, на его железную тяжесть отзывалась печень, моментально твердевшая, даже как будто перенимавшая у ПММ его прямой угол, упиравшийся в ребро. Максим Т. Ермаков как физическое тело очень плохо совмещался с пистолетом. Поэтому он не придумал ничего лучшего, чем поместить ПММ в портфель, чтобы в нужный момент, сорвав крышку с деликатного замочка, стряхнуть портфель с оружия, будто тряпку, и выстрелить.
Всей своей раздражительной кожей он улавливал мятное дуновение опасности. Плохо было уже с утра. Казалось, будто социальные прогнозисты, побывавшие в квартире, не ушли, а именно растворились в воздухе. Они давали знать о себе едкими техническими запахами, странными темнотами, из-за которых, стоило в сумраке раннего зимнего часа стукнуть выключателем, с нежным звоном лопались перегоревшие лампы. По ночам голова Максима Т. Ермакова работала, будто стиральная машина, проворачивая гигабайты какой-то сырой информации, всасывая и сливая пенную муть — снившуюся в виде моря, которое надо постирать со всем его содержимым. Максим Т. Ермаков вставал с постели разбитый, шлепал Маринку, все чаще остававшуюся ночевать, по звонкой, как мяч, холодной ягодице, яростно брился и щерился в зеркало. Наступал суровый день, готовивший Максиму Т. Ермакову пакостные сюрпризы.
Очень может быть, что причинно-следственные связи, для которых персона Максима Т. Ермакова служила болезненным узлом, ставили ему ловушки, так сказать, на общих основаниях. Обледенелые ступени подъезда, скользнувшие из-под подошвы и заставившие сесть как будто на вертикальную молнию, объяснялись вчерашними осадками да ночным морозцем, превратившим дорожное полотно в стиральную доску. По этим предательским горбам все ползли осторожно, Максим Т. Ермаков на своей «тойоте» осторожней всех. Все-таки за два светофора до офиса его поволокло под уклон, будто пацана на фанерке, и
