растрачивать понапрасну.
Рубела всегда выводило из себя, если кто-то думал, что хорошие мозги работают сами по себе. Он считал, что человек двадцать четыре часа в сутки должен шевелить этими самыми мозгами.
– Скажи мистеру Тейлору, я с ним согласен. В ленивом теле ум растрачивается быстрее всего.
Полный ярости и негодования, Тревис направился вверх по лестнице. Не зная, что делать дальше, Рубел раздумывал, стоит ли выйти на крыльцо. Едва ли его присутствие будет особенно желанно. Впрочем, он надеялся, что, если бы Молли была на крыльце одна, его вторжение не было бы встречено недоброжелательно. В любом случае, ему не нравилось, что Молли может остаться наедине с Клитусом после того, как дети лягут спать, жених он там ей или нет, неважно.
Подойдя к двери, Рубел услышал голоса. Молли и Клитус спорили. Он постоял минуту, чтобы переждать спор.
– Ты, как обычно, все преувеличиваешь, Молли, – говорил Клитус.
– Преувеличиваю? Пруденс Феррингтон не имела права навязывать детей моей тете.
– Моя мать и твоя тетя Шарлотта были друзьями с раннего детства. Они выросли вместе, черт возьми, и вовсе не похоже, чтобы мать написала ей исключительно из-за твоих проблем.
– Она не имела права упоминать про детей и… о моих личных проблемах.
– Она сделала это ради тебя, Молли, разве ты этого не понимаешь?
– Нет, – голос Молли звучал гневно. – Я не потерплю ее вмешательства так же, как вмешательство Йолы Юнг и ее «Общества Милосердия». Они настаивают на разделении семьи, но это не пройдет! Они хотят разъединить детей! Разъединить!
– Будь справедлива, Молли! Ты же не можешь надеяться, что одна семья возьмет четырех сирот.
– Они не сироты.
– Их родители умерли.
– У них есть я. Друг у друга есть мы, и мы с ними одна семья.
– Ты неблагоразумна. Посмотри вокруг. Что ты можешь дать этим детям? Ты не знаешь, как вести дела, Молли. Никто этого от тебя и не требует. Но ты не можешь упрямствовать, отказываясь сделать то, что будет лучше для детей. Ты слышала, как Тревис говорил, что он хочет ходить в школу? А ты собираешься лишить его этой возможности!
– Конечно же, нет, черт подери!
– А Линди? Позор! Ты видела, как она рисовалась перед Джарретом? Ты не сможешь сдерживать ее, это трудный возраст!
– Что же я могу, по-твоему?
– Моя точка зрения вполне однозначна. Ты ничего не можешь. Они станут беспризорниками. Им необходимо серьезное и строгое воспитание.
– И когда мы с тобой поженимся…
– Молли, послушай меня, послушай, что я скажу. Я знаю, ты не можешь как следует разобраться в финансовой стороне дела. Я и не жду этого от тебя. Я сам позабочусь о твоих делах. Но я не смогу содержать такую большую семью. У нас в этом случае никогда не будет ничего своего. Мы даже не сможем иметь детей. А ты ведь хочешь детей, не так ли, Молли?
– У меня есть дети.
– Братья и сестра. А я имею в виду наших собственных детей.
– Наших собственных…
Молли молчала довольно долгое время, а когда она заговорила, Рубел расслышал боль в ее голосе.
– Я не хотела бы обсуждать это сейчас, Клитус. У меня был тяжелый день.
– Я знаю, Молли. Я понимаю тебя, как никто другой. Я тоже испытал все это.
Веревки качелей скрипнули в наступившей тишине. Наконец, снова послышался голос Клитуса.
– Ты представляешь, ведь это первый вечер, когда мы с тобой остались наедине, вдвоем, без детей, ноющих, плачущих…
Скрип вдруг прекратился.
– Клитус! – в голосе Молли послышалось возражение, затем Рубел услышал шелест одежды, заглушивший голос Клитуса.
Рубел отступил назад, думая, почему губы Молли кажутся ему такими сладкими?
– Мне нравится, что этот парень, Джаррет, оказался здесь, в Блек-Хауз. Он дает нам возможность побыть наедине…
– Клитус, не сегодня.
Послышался вздох.
– Хорошо. Я понял. У тебя был тяжелый день. Почему бы тебе не пойти спать, а утром встать, надеть свое самое красивое платье и позволить мне отвести тебя на службу в церковь?
– Мы возьмем с собой детей?
Снова послышался вздох.
