Эйлин вытерла набежавшие на глаза слезы.
– Он прав, вы знаете это, – промямлил Дойл.
– Я тоже права, – парировала Эйлин, глядя вслед Спарксу.
Эйлин и Дойл поспешили за Спарксом. Путь до таверны прошел в тягостном молчании.
В дверях номера Стокера была записка. Прочитав ее, Спаркс сообщил:
– Стокер уехал в Лондон. Он пишет, что волнуется о своей семье.
– Странно было бы осуждать его за это, – сказал Дойл.
– Он заплатил за номер, чтобы мы могли пользоваться им, – добавил Спаркс, поворачивая ключ.
Дойл взглянул на часы: половина третьего ночи. Пропустив Эйлин вперед, Спаркс прикрыл дверь и сказал:
– Простите, мисс Темпл, нам с доктором надо поговорить. – Обернувшись к Дойлу, он сказал: – Оставайтесь с Эйлин. Если я не вернусь к рассвету, попытайтесь добраться до Лондона.
– Куда вы, Джек? – взволнованно спросил Дойл.
– Думаю, сегодня они вряд ли предпримут еще одну попытку, но револьвер зарядите, – проговорил Спаркс, направляясь по коридору.
– Джек, что вы задумали? – занервничал Дойл.
Спаркс, ничего не ответив, махнул рукой.
Дойл открыл дверь в номер. Эйлин, одетая, лежала на кровати, повернувшись лицом к стене. Дойл собрался уйти, но Эйлин неожиданно попросила:
– Не уходите.
– Вам надо хорошенько выспаться.
– Не думаю, что это удастся.
– И все же вам надо отдохнуть.
– Послушайте, доктор, хватит причитать, словно я ваша пациентка, – обернулась к нему Эйлин. – Мне не хочется последнюю ночь в моей жизни быть одной.
– С чего вы взяли…
– Войдите и закройте дверь. Или мне сказать еще яснее?
Дойл молчал, но продолжал стоять в дверях. Покачав головой, Эйлин бросила на него насмешливый взгляд. Потом посмотрелась в зеркало, стоявшее на столике возле кровати. Ее прическа растрепалась, обветренные щеки горели.
– Ну и вид, – пробормотала она.
– Не так уж плохо, – начал было Дойл, но тут же пожалел об этом.
Эйлин испепелила его взглядом. Она смотрела в зеркало, безуспешно пытаясь привести в порядок волосы.
– О, если бы произошло чудо и у меня появилась бы расческа… – вздохнула она.
– Это единственное, что у меня есть с собой из вещей, – уныло пробормотал Дойл, доставая из саквояжа набор расчесок и щеток.
– Ай да доктор! – рассмеялась Эйлин. – Хватит хмуриться. 'Подарок нам не мил, когда разлюбит тот, кто подарил…'
– 'Я вас не разлюбил, Офелия', – подхватил Дойл реплику из 'Гамлета'.
Эйлин сбросила мужской жакет, вытащила заколки и, тряхнув головой, распустила волосы. Она расчесывала черные кудри, перебирая пряди, рассыпавшиеся по плечам. Захваченный зрелищем, таинственным и интимным, Дойл замер, забыв и о братьях, и обо всех ужасах этого вечера.
– Вы когда-нибудь видели меня на сцене, доктор? – мило улыбаясь, спросила Эйлин.
– Не удостоился такого счастья, – пробормотал Дойл. – Меня зовут Артур.
Она едва заметно кивнула, как бы соглашаясь с возникшей между ними откровенностью.
– Вам, наверное, понятно, почему блюстители нравов в течение столетий не позволяли женщинам появляться на сцене. У них были весьма веские причины.
– Что за причины? – удивился Дойл.
– Они считали, что видеть женщину на сцене опасно.
– В каком смысле – опасно?
Эйлин пожала плечами.
– Потому что зритель убежден, что роль, которую она исполняет, и есть ее истинный характер.
– Но от актрисы именно этого и ждут. Она должна играть так, чтобы зритель поверил ей всем сердцем.
– Возможно, возможно.
– В чем же опасность?
– Опасность в том, что, увидев актрису на сцене, а потом встретившись с ней в жизни, человек не может понять, где игра, а где жизнь. – Эйлин бросила на Дойла загадочный взгляд. – Скажите, ваша мама никогда не предостерегала вас насчет легкомыслия актрис, Артур?
– Нет. Вероятно, она думала, что есть опасности и посерьезнее.
Дойл достойно выдержал пристальный взгляд Эйлин.
– Вы думаете, что я все-таки видел вас на сцене? – спросил он.
– Да. В известном смысле видели.
Последовала долгая пауза.
– Мисс Темпл…
– Эйлин.
– Эйлин, мне кажется, что вы пытаетесь соблазнить меня, – без обиняков обратился к ней Дойл.
– Соблазнить? – Эйлин перестала расчесывать волосы. Казалось, она не знала, что ответить. – У вас возникло такое впечатление?
– Да. Я бы сказал, да, – спокойно произнес Дойл.
По ее лицу пробежала легкая тень. Она положила щетку на стол.
– А что, если это действительно так?
– Ну-у, – протянул Дойл. – Может быть, это и в самом деле последняя ночь в нашей жизни… И если я сейчас покину вас, то буду сожалеть об этом до гробовой доски.
Они посмотрели друг на друга.
– Тогда заприте, пожалуйста, дверь, Артур, – мягко сказала Эйлин без тени кокетства в голосе.
Дойл повиновался…
Глава 17
'МАМИНЫ СЛАДОСТИ'
Дойл покинул Эйлин еще до рассвета. Она сладко спала. Дойл поцеловал ее и быстро оделся. Эйлин пробормотала что-то во сне, не открывая глаз.
Дойл не испытывал ни стыда, ни сожаления. Он не был ортодоксальным католиком, но искоренить в себе мысль о том, что плотская любовь – это грех, не мог. Возможно, встреча с Эйлин стала исключением, но он не был уверен в этом. Этого захотела она сама, убеждал себя Дойл, забыв о собственных желаниях. Как сложатся их дальнейшие отношения, он тоже не знал. Теперь ему необходимо было разобраться в своих мыслях и чувствах.
Закрыв дверь на ключ, Дойл взглянул на часы: почти пять утра. Он решил ждать Спаркса до девяти, возможно, чуть дольше. Это, правда, полностью противоречило приказу Джека, но Дойла это не волновало. Приняв решение, он спустился на первый этаж и попросил подать ему крепкого чая.
На кухне никого не было, кругом царила тишина, как бывает в глухой предрассветный час. Чуть слышно поскрипывали оконные ставни. Выглянув в окно, Дойл увидел, что небо совершенно очистилось от туч: утро обещало быть морозным, но ясным.
Эйлин была восхитительна – податливая, нежная и… страстная. Что-то в их близости больно задело Дойла, однако он гнал от себя эти мысли. Его тронуло потрясающее ощущение ее тепла, того, что она была живой и
