однако он все больше и больше привыкал к лекарствам. Опекун тем не менее продолжал лечение, дело дошло до того, что Джонатан уже не мог обходиться без наркотиков. Это пагубное пристрастие сохраняется у него и по сей день. И в юные годы эта зависимость выражалась в чрезвычайной нервной возбудимости и заканчивалась, как правило, помещением в клинику для душевнобольных.
– Вроде Бедлама? – уточнил Дойл.
– Увы, да, – развел руками Александр. – Я старался, как мог, помочь своему брату. Но, как это часто бывает, человек, попавший в зависимость от наркотиков, отвергает любую помощь и считает, что его просто-напросто хотят лишить необходимого ему препарата. Таким образом, стремясь помочь ему, становишься его врагом. Вам, как врачу, это должно быть хорошо известно.
Дойл сразу же вспомнил, что недавно видел, как Джек делал себе инъекцию; он до сих пор не мог забыть, какое это произвело на него впечатление. Александр говорил обо всем с такой непосредственностью и искренностью, что Дойл растерялся, не зная, как истолковать его слова. До сих пор ничто в поведении Александра не подтверждало рассказов Джека. Обвинения Джека в адрес брата казались плодом его больного воображения. Во всем сказанном Александром Дойл не усматривал никакого злого умысла. Но если Александр и в самом деле обладает теми невероятными свойствами, о которых упоминал Джек, то разыграть подобную сцену для него проще простого. Если он лжет, то чего он хочет добиться этой ложью?
– Каким образом ваш брат попал в Бедлам? – спросил Дойл.
– Джон напал на полицейского, пытаясь прорваться в Букингемский дворец. Одна из наиболее характерных маний Джека заключается в том, что он болтает о своих связях с королевским двором и лично с королевой Викторией.
– И что это за связи?
– Он утверждает, что выполняет задание ее величества, выясняя какие-то секреты, представляющие угрозу трону и государству. И этой угрозой, по его убеждению, являюсь я. Поэтому он преследует меня повсюду. Это продолжается уже много лет. Обычно наши столкновения, заканчивались вполне безобидно; случай же с нападением на полицейского завершился, к сожалению, гораздо печальнее.
– Почему он так поступает?
– Как вам известно, любое отклонение в психике человека объяснить однозначно довольно трудно. Один известный психиатр из Вены, с которым я консультировался, полагает, что Джонатаном движет инстинктивное желание восполнить потерю родителей, то есть королева в определенном смысле заменяет ему мать. Спасая ее от выдуманных угроз, он словно воскрешает свою родную мать.
– Да, я понимаю.
– А что он говорил об этом, доктор? – отстраненно спросил Александр.
'Старший Спаркс хочет выяснить, что мне известно, – промелькнуло в голове Дойла. – Вот и разгадка. Ему нужна информация!'
– Джонатан был очень привязан к матери, не так ли? – тоном заинтересованного ученого спросил Дойл.
– Да. Я бы сказал, да.
Дойл опустил глаза, чтобы не выдать себя взглядом.
– И вы тоже?
Александр улыбнулся, обнажая ряд белых зубов.
– Каждый мальчик привязан к своей матери…
Поднимаясь в гору, экипаж замедлил ход; Эйлин слабо пошевелилась и что-то невнятно пробормотала.
– А ваш отец, мистер Спаркс?
– Что отец? – Улыбка словно застыла на губах Александра.
– Как вы относитесь к отцу?
– Сейчас мы говорим о Джоне, не так ли?
Дойлу показалось, что в голосе Спаркса прозвучали напряженные нотки.
– Конечно, – сохраняя чуть заметный наступательный тон, проговорил Дойл. – Но раз уж вы знакомы с основами психологии, то вам должно быть известно, что взаимоотношения в семье являются одним из основных факторов, формирующих психику человека. – Александр никак не прореагировал на эту тираду, и Дойл продолжал: – Как бы вы вкратце охарактеризовали отношение Джонатана к вам?
На лице Александра Спаркса не дрогнул ни один мускул.
– У меня не было возможности… видеться с ним часто, большую часть своего детства я провел далеко от дома, в школе.
– Но какие-то контакты у вас с братом были? Переписка? Совместные прогулки?
Спаркс заерзал на сиденье.
– В пределах обычного, – нехотя процедил он.
– Значит, вы писали брату?
– Изредка…
– И конечно, встречались, когда вы приезжали домой?
Дойл почувствовал, что Александр колеблется.
– Да, естественно, – наконец ответил он.
'Ему не хочется говорить об этом, – подумал Дойл. – Он не хочет, чтобы у меня возникли какие-то подозрения. Странно. Выходит, Александр Спаркс просто недооценивает меня'.
– У вас были сложности в отношениях с братом?
– Сложности?
– Вы были с ним соперниками?
Александр снова улыбнулся.
– О нет. Вовсе нет.
– Мальчики частенько объединяются против общего врага. С этой точки зрения ваши родители не были для вас таким врагом?
– Простите, я не совсем понимаю.
– Я пытаюсь уяснить, не испытывал ли Джонатан враждебности по отношению к родителям? – скороговоркой произнес Дойл. – Иными словами, не был ли тот страшный пожар чем-то большим, чем следствие некой случайности?
Высказанное Дойлом предположение сразу успокоило Александра Спаркса.
– Надо же. Интересно, – протянул он. – Признаюсь, доктор, мне часто приходила в голову эта же мысль.
– В самом деле? А вы не могли бы припомнить, был ли у Джона какой-нибудь талисман или что-нибудь в этом роде? – бесстрастным тоном продолжал Дойл. – Такие безделушки – фетиши, как мы их называем, – помогают понять внутреннюю природу душевного заболевания.
– Талисманы?
– Это может быть все, что угодно: камешки, ожерелья, дешевенькие украшения, даже локоны волос.
По лицу Александра пробежала легкая тень. Уж не догадался ли он об игре, которую вел Дойл?
– Нет, ничего такого я не припоминаю, – сказал Александр, выглядывая из окна экипажа.
Дойл в раздумье кивнул головой.
– Агрессивного отношения к детям, в особенности к младшим, Джонатан никогда не выказывал?
– Нет, никогда, – с некоторым раздражением ответил Александр.
– А к женщинам? По мере того как он становился старше?
– Нет. Во всяком случае я об этом ничего не знаю.
– А когда вы почувствовали, что враждебность Джона направлена против вас?
– Ни о какой враждебности по отношению ко мне я не говорил…
– Значит, вы отрицаете…
– Я не говорил…
– Но враждебность все-таки была?
– Он был очень нервным ребенком.
